Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Около 1934 года Райха одновременно исключили из Международной психоаналитической ассоциации и из Германской коммунистической партии. Эмигрировав в Америку, он приобрел там популярность сектантского пророка. Он закончил свои дни в тюрьме, куда попал за распространение изобретенного им Оргона – медицинского аппарата, который был предназначен повышать либидо и доводить до оргазма, но не получил одобрения американской администрации.

Итак, в 1929 году Райх на два месяца приезжал в Москву. Он читал лекции в Коммунистической академии, а также посетил Наркомпрос и несколько учебных заведений. Его выводы были скептическими: «я слышал в Москве, что осуществляется половое просвещение молодежи. Мне сразу же удалось увидеть, что просвещение было антисексуальным». Он писал, что детей «отвлекали» от онанизма угрозами, молодежь пугали венерическими заболеваниями[617]. В октябре 1933‐го Райх писал Троцкому, что наступление реакции в России объясняется фактом, что «сексуальная революция была остановлена в 1923 году»[618]. Против Райха выступил недавно эмигрировавший из Москвы в Германию психоаналитик Моисей Вульф: «Райх пытается доказать приемлемость психоанализа для марксистов. То, что при этом остается от психоанализа, с трудом заслуживает этого названия»[619]. С этим можно согласиться, но влияние Райха было велико. Следуя за интуициями Троцкого, он впервые эксплицировал фрейдомарксистские идеи. Задолго до Ханны Арендт он подверг параллельному анализу два режима, советский коммунизм и германский фашизм. Религия, идеология и культура были приравнены друг к другу в качестве средств двуединого подавления, сексуального и экономического. Опережая авторов Франкфуртской школы, он показал значение фрейдомарксизма для симметричной критики американской и советской цивилизаций. Только скрещение двух этих парадигм давало возможность для одновременных атак по две стороны океана. Советы подвергались критике за то, что они так и не свершили дела сексуального освобождения, а Штаты за то, что они не свершили дела экономического освобождения. И наконец, Райх мобилизовал свежую (но, как всегда, хорошо забытую старую) идею, взятую не из политэкономии Маркса и не из психоанализа Фрейда, но из первобытной истории Бахофена: матриархат.

В постреволюционной Европе 1850‐х годов Иоганн Бахофен выдвинул радикально новую идею: общество, каким он его знал и которое основано на мужской власти, частной собственности и единобрачии, – не более чем временное состояние человечества. Ему предшествовало прямо противоположное состояние, основанное на женской власти, общинном владении и «гетеризме». Люди, не знавшие железа, гигиены и письменности, жили в условиях сексуальной свободы и полового равенства. Христианская история первородного греха воспроизводилась на основе позитивной науки: до падения люди были равны и чисты (хоть и занимались тем, что Бахофен называл гетеризмом), потом стали добывать хлеб и эксплуатировать друг друга:

Из порождающего материнства произрастает всеобщее братство людей, понимание и признание которого сходит на нет с возникновением патриархата. Семья, основанная на материнском праве, замыкается в себе как индивидуальный организм, материнская же, напротив ‹…› объединяет народ во всех его частях в радостном чувстве братства и общности ‹…›. Черты мягкой гуманности ‹…› пронизывают весь уклад гинекократической жизни[620].

Трудно сказать, успела ли дойти идея Бахофена до Чернышевского, или его царица в «Что делать?», управляющая трудом и весельем, – «сестра своих сестер, невеста своих женихов» – восходит к их общему источнику, Шарлю Фурье. Но мы знаем, что именно у Бахофена идея древней женской власти была подхвачена Энгельсом и Бебелем, Эммой Голдман, русской анархисткой в Америке, и ранним психоаналитиком Отто Гроссом, забытым предтечей сексуальной революции[621].

Материнская власть в обществе каменного века – ретроутопия, отправляющая мечту о лучшем будущем в далекое и неизвестное прошлое. Райх использует эту конструкцию для критики современных ему обществ, капиталистического и советского. Классовое расслоение начинается с патриархата: