Толкования на русские народные сказки. Заветы древней мудрости

Стрелец приезжает «на край света, где восходит красное солнышко», и видит, как «по синю-морю плывёт Василиса-царевна в серебряной лодочке, с золотым веслом» (восходящее солнце движется на облачке над морем, словно опираясь на луч света). Стрелец ставит на берегу «палатку с золотой маковкой» и угощениями (воздвигает святилище солнца и чтит его древними обрядами). Солнечный луч «усматривает золотую маковку» (отражается в ней), «Василиса-царевна», выходит из лодочки на берег (утренние облака рассеиваются), «любуется на палатку» и, «отвечая на приглашение» (славословия), входит в неё (принимает почитание). Вместе с молодцем они делят трапезу и «веселятся» (радуются небесному свету), с наступлением ночи царевна «выпивает стакан заморского вина», «пьянеет» (покорённая сердечной верой стрельца) и «засыпает крепким сном» (до утра). Молодец садится с ней на коня и отправляется домой «словно стрела из лука».

«Проснувшись», Василиса-царевна начинает «тосковать, меняется в лице» (солнце меркнет, словно зимой), ибо у завладевшего ей царя нет ни любви, ни почтения. Предложение «пожениться» она считает недостойным, требует отыскать и привезти ей «подвенечное платье» из-под «большого камня», лежащего «посреди синего моря». Вместо себя царь посылает стрельца-молодца. Достать это «платье» (сияние света) вновь помогает «богатырский конь». Он «наступает копытом на морского рака», пятящегося по песку (словно луч света, уходящий в пучину ночи). Тогда «большие и малые раки» ползут в море (лучи заката скрываются под водой), им уподобляются покаянные воспоминания стрельца. Когда они достигают глубины души, тот понимает, что солнце не гаснет даже на дне «синего моря». Так «из-под камня», преодолевая тяжесть прошлых грехов, является «венчальное платье» Василисы-царевны – сияние небесного света и чистая, озарённая вера стрельца.

Якобы ради венчания с нечестивым земным властителем, царевна по непонятной причине (по воле небес) требует подвергнуть стрельца жертвенному испытанию. Узнав о своей смертной участи, стрелец впадает в сомнения: «Ах, зачем я брал золотое перо жар-птицы? Зачем коня не послушался?». Размышляя о своей судьбе, он просит у царя «перед смертью с конём попрощаться» (вспомнить всю свою жизнь). Мудрый конь утешает его: «Не бойся, не плачь, жив будешь!»; после этого «наскоро заговаривает стрельца» (помогает набраться духа в предсмертной молитве).

Несокрушимая, светлая вера позволяет тому, кто сумел её обрести, пройти сквозь смерть и преобразиться. Стрелец окунается в «котёл с кипучей водой» (иносказательный образ древнего погребального костра) и выходит из него «красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать». Его душа обретает новое тело, после чего живёт «долгие годы в любви и согласии» с солнечной «царевной» (в небесном ирие).[55] «Царь», пожелавший добиться вечной жизни счёт духовных подвигов стрельца, но так и не нашедший веры, гибнет от кипящего вара – небесного гнева.

Следует отметить прямую связь кипящей воды и кипящего молока. В некоторых сказках («Три царства», «Жар-птица», «Сивка-Бурка», «Василиса Премудрая») говорится о его возрождающих свойствах, Иван-царевич после купания в молоке, становится моложе, краше и воскресает – «возвращается из царства мёртвых».[56] Близкая по смыслу средневековая сказка «Иван-царевич, жар-птица и серый волк» подверглась значительной литературной обработке в начале XIX века. (Аф., 168, примеч.). В ней происходят невероятные чудеса: серый волк поочерёдно превращается в жар-птицу, златогривого коня и Елену Прекрасную. Всесилие серого волка соединялось с его всеведением и способностью «превращаться» в людей – с преданиями о волколаках-оборотнях, в которых, как полагали, вселялись души умерших и продолжали в их обличье терзать живых. Ещё большим могуществом обладает ворон, которого праславяне считали «птицей неба», способной достичь его «темени» – полдневной вершины, где скрывается световидный Сварог.[57] В конце сказки ворон приносит из «тридевятых земель, из тридесятого царства» живой и мёртвой воды, а волк исцеляет ею разрубленного на куски об Ивана-царевича. Столетний ворон приносил вести из ирия и потому считался вещим, превосходил человека возрастом, прорекал ему долю, суженую небом, воскрешал по воле неба невинно погибших («Ворон Воронович», «Иван-Царевич» и др.).

Петух и жерновки

Жил да был себе старик со старухою, бедные-бедные! Даже хлеба у них не было. Вот поехали они в лес, набрали желудей, привезли домой и начали есть. Старуха уронила один желудь в подполье. Пустил желудь росток и дорос до полу. Старуха заприметила и говорит: