Толкователь болезней

Хелен ответила, что ей шестьдесят восемь лет и она мне в матери годится, но миссис Крофт настаивала, чтобы мы разговаривали внизу, в гостиной. Кроме того, она попеняла дочери, что женщине ее общественного положения недостойно афишировать свой возраст, так же как и носить платье выше лодыжек.

— К твоему сведению, мама, на дворе тысяча девятьсот шестьдесят девятый год. Что бы ты сказала, если бы вышла на улицу и увидела девушку в мини-юбке?

Миссис Крофт фыркнула:

— Я бы потребовала ее арестовать.

Хелен покачала головой и взяла один из пакетов с продуктами. Я взял другой и пошел за ней через гостиную на кухню. Пакеты были заполнены банками с супом. Хелен стала открывать консервным ключом одну за другой. Старый суп она вылила в раковину, помыла кастрюли, наполнила их свежим супом и поставила в холодильник.

— Несколько лет назад мама еще сама могла открывать банки, — сказала Хелен. — И ее злит, что теперь это делаю я. Но из-за рояля руки у нее совсем не действуют. — Она надела очки, взглянула на посудный шкаф и заметила мои чайные пакетики. — Давайте попьем чаю.

Я поставил на плиту чайник.

— Извините, как это — из-за рояля?

— Мама сорок лет давала уроки музыки. Таким образом она зарабатывала на жизнь и растила нас после смерти отца. — Хелен уперла руки в бока, глядя в открытый холодильник. Она вытащила из глубины полки пачку масла, поморщилась и выбросила ее в помойное ведро. — Так-то лучше, — сказала она и поставила неоткрытые банки с супом в шкаф.

Я сел за стол и наблюдал, как Хелен помыла грязную посуду, завязала мешок с мусором, полила хлорофитум над раковиной и налила кипяток в две чашки. Одну передала мне — без молока, веревочка от чайного пакетика болталась снаружи — и тоже села за стол.

— Извините, мадам, а вашей маме этого хватает?

Хелен отпила глоток чая. Помада оставила розовое пятно в форме улыбки на внутреннем крае чашки.

— Чего именно?

— Супа в кастрюлях. Этого достаточно для миссис Крофт на неделю?

— Она больше ничего не ест. Перестала употреблять твердую пищу после того, как ей исполнилось сто лет. Уже, погодите-ка, три года назад.

Я остолбенел. Я-то предполагал, что миссис Крофт лет восемьдесят-девяносто. Никогда не встречал человека, которому перевалило за сто. То, что эта женщина была вдовой и жила одна, изумило меня еще больше. Именно вдовство свело с ума мою мать. Мой отец, служивший на Главпочтамте в Калькутте, умер от энцефалита, когда мне было шестнадцать. Мать отказалась приспосабливаться к жизни без него; мозг ее все глубже погружался во мрак, и ни я, ни мой брат, ни другие неравнодушные родственники, ни врачи психиатрической клиники на проспекте Рашбехари не могли ее спасти. Сердце кровью обливалось, когда я видел, какая мама беспомощная, слышал, как она без малейшего смущения рыгает после еды или пускает газы в присутствии посторонних.

После смерти отца брат, чтобы кормить семью, оставил преподавание в школе, начал трудиться на джутовой фабрике и в конце концов дослужился там до управляющего. Поэтому ухаживать за матерью было моей обязанностью. Я сидел возле нее и готовился к экзаменам, а она считала и пересчитывала браслеты на руке, как костяшки на счетах. Мы старались присматривать за ней. Однажды мама, полунагая, ушла из дома и, прежде чем мы успели вернуть ее домой, забрела в трамвайное депо.

— Я могу разогревать для миссис Крофт суп по вечерам, — предложил я, вынимая из чашки пакетик и выжимая жидкость. — Мне нетрудно.

Хелен взглянула на часы, встала и выплеснула остатки чая из своей чашки в раковину.

— Я бы на вашем месте не стала. Это полностью доконает ее.

В тот вечер, когда Хелен уехала к себе в Арлингтон и мы с миссис Крофт остались одни, я начал волноваться. Теперь, зная, сколько ей лет, я беспокоился, что с ней что-нибудь случится посреди ночи или днем, пока меня не будет дома. Несмотря на ее громовой голос и повелительный вид, я понимал, что такого старого человека может свести в могилу любая царапина или легкая простуда; каждый день, который она проживала, был чудом. Хотя Хелен выглядела довольно дружелюбной, где-то в глубине моей души засела тревога, что она может обвинить меня в невнимательности, если с ее матерью, не дай бог, что-то произойдет. А вот Хелен, казалось, ничуть не переживала. Она появлялась каждое воскресенье, наливала в кастрюли свежий суп и уезжала.