До этой самой поры изолированный от всего ненужного или недостаточно благородного юный император не видел даже совокупляющихся собак! И окружали его сплошные евнухи! Так что когда ему показали, как действуют способные двигаться фигурки будд мужского и женского пола, он растерялся. А потом был пробный «брак» с какой-то фрейлиной, но все произошло так быстро, и эта женщина-советчица, что стояла рядом с «драконовым ложем», говорила так много и так быстро, что он даже не запомнил, какое у этой девушки лицо. Кто-то потом сказал, что ее утопили в колодце, но зачем, Гуансюй так и не понял. Кажется, чтобы не создавать ненужных проблем…
А вот сама свадьба Гуансюю понравилась. Он с удовольствием отправил трех самых важных сановников империи молиться за него в храмы неба, земли и предков. Понравилась ему и «церемония сдвигающихся чарок», и даже приготовленная по-маньчжурски мелко нарубленная баранина. И только жена…
Прошло совсем немного времени, и он возненавидел эту напыщенную дуру так, как только может мужчина возненавидеть нелюбимую супругу. Чтобы выразить все то отвращение, какое он испытывает и к ней, и ко всему роду Нара, он даже подкинул ей в постель на удивление вовремя сдохшую собачонку, и если бы не драгоценная наложница Чжэнь…
Она и в этот день была, как всегда, весела, доброжелательна и о-очень внимательна.
– Что с вами, Ваше Величество? – забеспокоилась Чжэнь, едва увидела императора в таком странном состоянии духа.
– Мне приснился сон… – слабо улыбнулся Гуансюй. – Приятный…
– Такой ли он был приятный? – не поверила драгоценная наложница. – Вы так необычно выглядите…
Император вздохнул и присел рядом.
– Расскажи мне еще раз о друзьях, Чжэнь. У тебя ведь там, в доме твоих родителей, были самые настоящие друзья!
Чжэнь зарделась.
– Если Ваше Величество пожелает, у Вашего Величества тоже появится друг – мудрый, терпеливый и почтительный…
– Ах, Чжэнь! – привольно раскинулся император на «драконовом ложе». – Как бы мне этого хотелось!
В ночь на 3 июня 1898 года Кан Ювэю приснилось, что он убивает проститутку. Но, как ни странно, проснулся он в необычно приподнятом настроении и сразу же решил, что этот сон – к добру. А уже к обеду в двери его дома постучал государственный посыльный.
– Господин Кан Ювэй? – серьезно спросил посыльный, так, словно никогда прежде его не видел.
– Вы не ошиблись, – улыбнувшись, кивнул философ.
– Вам письмо.
Кан Ювэй посерьезнел, протянул посыльному монету в десять лян и принял свернутый в несколько раз листок.
– Денег не надо, – сунул ему монету назад парень, – мне уже все оплатили.
Кан Ювэй хмыкнул, проводил посыльного долгим взглядом и плотно притворил дверь. Быстро прошел в кабинет и расположился у окна.
«Мой друг, ваше дело состоялось, – пробежал он глазами по иероглифам сверху вниз, – аудиенция назначена на сегодня. Надеюсь, что двух часов вам хватит». Подписи не было.
Сердце Кан Ювэя подпрыгнуло и заколотилось в два раза чаще.
«Ваше дело состоялось… – как зачарованный повторял он. – Ваше дело состоялось…»
Это было похоже на сон.
Государственный чиновник в тринадцатом поколении Кан Ювэй прозрел во время глубокой медитации, в двадцать один год. В одно длившееся, как ему показалось, десять тысяч лет мгновение он стал совершенно мудрым и увидел, сколь кривы пути сегодняшней Поднебесной.
Он увидел, что мир един и разделять его на Европу и Азию, Африку и Америку не просто глупость – грех! Он увидел, что и человеческая история так же едина, как бы ни пытались придворные схоласты объявить историю Европы варварской, а историю Китая – священной. Но главное, он до мельчайших деталей осознал, как именно исказили Конфуция те, кто его не понял.
Теперь Кан Ювэй искренне удивлялся, как можно было проглядеть тот факт, что Конфуций – самый величайший реформатор Вселенной, – по сути, всегда говорил об одном: вечные, беспрерывные реформы и есть – Путь Неба. Впрочем, факт остается фактом: Конфуция не только не поняли; его еще и весьма неумело «подправили».
Делали это не слишком дальновидные люди, и за несколько лет упорного труда Кан Ювэй дотошно показал, как именно и зачем были сфальсифицированы «древние» рукописи, а вместе с ними и вся философская мысль Поднебесной. И вот из этого неизбежно следовали кое-какие выводы.
Первым делом нам следовало перестать важничать и крайне внимательно изучить опыт административных реформ других стран, и особенно методы в той же области русского царя Петра 1 – у него и теперь было чему поучиться.
Во-вторых, Поднебесной не следовало бояться повторить успешный опыт экономических реформ японской династии Мэйдзи, развивающей свою маленькую островную страну примерно в 8—10 раз интенсивнее, чем даже Россия, и раз в 50 быстрее Китая.