Толстяк

— Не знаю, — ответил я. — Сегодня он почему-то не пришел в школу.

— Неужто заболел? — В голосе сторожа слышалась искренняя тревога. — Слабенький он. К такому обязательно какая-нибудь зараза прицепится…

— После уроков сразу же пойду к нему, — сказал я. — А у вас что новенького?

— У меня? — сторож, с усмешкой пожал плечами. — У меня как обычно — все по-старому.

— Нашелся ключ?

— Какой ключ?

— Ну тот, что от подземелий, который висел у вас в шкафу.

— А-а-а, тот… — протянул сторож. — Нет, не нашелся. Просто как сквозь землю провалился.

— Жалко, — вздохнул я. — А кто мог его взять? Учителя Шульц с Халасом не стали бы его трогать. Уборщица — тоже…

— Преподавательский состав? — сторож поглядел на меня с укоризной. — Об этом не может быть и речи! Уборщице он просто не нужен. Затерялся куда-то…

— Да, бывает, — поспешил согласиться я с самым безразличным видом. — А шагов вы больше не слышали?

— Слышал, — рассмеялся Берентович. — Только духи здесь оказались ни при чем. Это просто был учитель Шульц.

— Шульц?

— Он ведь живет здесь, и у него есть ключ от черного хода. И как мне это сразу не пришло в голову!

Сторож кинул взгляд на часы, вскочил и быстро нажал кнопку школьного звонка. Коридоры сразу наполнил дребезжащий звон.

— Беги-ка на урок, милый. Заболтался я тут с тобой и запоздал на целых полминуты…

В классе все сидели уже на местах. Я протиснулся за свою парту, и тут сразу же вошел полонист, неся под мышкой целую стопку тетрадей. Наши сочинения. Я следил за тем, как он садится, достает из кармана авторучку и медленно раскрывает классный журнал. Началась перекличка. С нетерпением дожидался я оценки за свое сочинение. Мы писали на тему: «Как я представляю себе будущее нашей Родины». С превеликим трудом удалось мне втиснуть в четыре странички свои чувства и мысли. Сочинение я подал с самым звонком. Интересно, понравилось ли оно Усу? Удалось ли мне сказать все, что хотелось?

Полонист раскрыл первую тетрадь и задумался. Медленно перелистывая страницы, он, казалось, заново читает сочинение. Лицо его при этом становилось все мрачнее и мрачнее.

— Арский, — вызвал он. — Встань.

Арский поднялся. Поправляя очки, он с невозмутимым видом вглядывался в преподавателя.

— Стиль неплохой, — произнес Ус. — Грамматических ошибок тоже нет… Он сделал паузу. — Твоя работа почти ничем не отличается от сочинения Меринга. Целые предложения повторяются слово в слово. Ты списывал у него?

Арский с минуту молчал, плотно сжав губы.

— Пан учитель, — сказал он наконец. — Списывал не я, а Меринг. Не я у него, а он у меня.

В классе воцарилась тишина. «Мог ведь он как-то извернуться, — лихорадочно думал я. — Ну придумал бы что-нибудь. Вот свинья. Засыпал товарища глазом не моргнув».

— Возьми тетрадь, — сказал Ус. — Двойка. И ты, Меринг… — Он вытащил из стопки новую тетрадь, что-то зачеркнул в ней и написал заново. — Тоже двойка.

— А мне за что?.. — Арский, не договорив, как-то странно дернулся. За момент до этого я заметил, как что-то белое промелькнуло в воздухе. Старкевич выстрелил в него из резинки туго скрученной бумажкой и угодил прямо в шею.

— Что там еще? — спросил учитель.

— Кто-то выстрелил в меня, — жалобно протянул Арский, показывая поднятую бумажку. — У Коваля есть рогатка, пан учитель…

— Коваль, ты стрелял? — спросил полонист.

— Я. — Витек с готовностью поднялся.

Я не мог прийти в себя от изумления: я ведь точно видел, что он не стрелял. В тот же момент встал Старкевич.

— Это я выстрелил, пан учитель.

— Неправда. Я. — Меринг даже показал полонисту свою резинку.

— Я…

— Я…

Ус нахмурился, но было видно, что он с трудом сдерживает улыбку.

— Всем немедленно сдать резинки, — приказал полонист неестественно суровым голосом. — Кладите их сюда, на кафедру.

Ребята послушно потянулись к кафедре, складывая в кучу узкие, вырезанные из немецких противогазов полоски резины. Ус скатал их плотным комом и сунул в карман.

— Чтобы я больше не видел ничего подобного, — произнес он уже привычным тоном и потянулся за следующей тетрадью. — Бубалло, пора бы тебе уже запомнить, что слово «редко» пишется через «д». Три. Барциковская — четыре. Флюковская — четыре.

Наконец пришел мой черед. Я затаил дыхание. Ус раскрыл тетрадь и быстро перелистал.

— Лазанек, — сказал он, — мне очень понравилась твоя работа. Сочинение написано искренне, без претензий и на этот раз без орфографических ошибок. Ставлю тебе пятерку.

Я покраснел, как девчонка, и, стараясь не глядеть по сторонам, направился к кафедре за тетрадью. Шир получил тройку с минусом: его тетрадь пестрела красными пометками. На мою пятерку он уставился с выражением тупой зависти.

Перемена. Коваль сразу же подошел к Арскому и, ухватив за плечо, заставил подняться с места. Арский скорчил жалобную рожу, как бы собираясь разреветься.

— Чего цепляешься?..

— Я не цепляюсь, — мрачно возразил Коваль. — А ты знаешь, что такое темная?

Арский что-то бормотал, безрезультатно пытаясь высвободить руку.

— Темная — это когда лупят по-настоящему, — объяснял ему тем временем Коваль. — Доносчиков бьют. Улавливаешь?

— Пусти, больно… — хныкал Арский.