Толстяк

Берентович с минуту раздумывал. Сделал глоток из своей чашки, подлил еще чаю, положил две ложечки сахару. Мы терпеливо ждали.

— Шаги, — сказал он. — Уже третью ночь.

— В библиотеке? — быстро спросил Май.

— А ты откуда знаешь? — спросил сторож, подозрительно приглядываясь к Маю.

— Угадал, — ответил Май. — Честное слово. А вы пробовали проверить, кто там бродит?

— А как же — ходил, смотрел, — ответил Берентович. — Ни души.

Мы переглянулись. Я незаметно подмигнул Маю.

— Сейчас дуют такие сильные ветры, — сказал я. — Может стучать форточка или какая-нибудь отставшая доска. Правда, Май?

— Конечно! — Май кивнул. — Я даже заметил, что фрамуга в библиотеке не плотно закрывается. Скорее, это она и стучала.

Сторож вздохнул с явным облегчением.

— Может быть, может быть, — согласился он. — После этой проклятой войны нервы никуда не годятся. Еще чайку?

Мы поблагодарили и отказались. В дежурке зазвонил телефон. Берентович взял трубку.

— Школа. Что? Нет, вы ошиблись… Пожалуйста.

Он распрощался с нами очень душевно и просил почаще его навещать. А Мая так даже в лоб поцеловал.

…— Я тебя очень прошу, — сказал я.

Но Май уперся. Он только отрицательно покачал головой, продолжая хранить мрачное молчание. Нам стало совсем не по себе.

— Ну что ж, если ты настаиваешь, тогда ладно, — буркнул Витек.

Время тянулось медленно. Темнота никак не хотела наступать. Наконец окно затянулось сначала фиолетовой дымкой, потом потемнели углы и полки с книгами. Мы, скорчившись, неподвижно сидели на полу.

— Родители твои не будут волноваться? — шепотом спросил Май.

— Они считают, что я у тебя, — ответил я как можно тише. — Я даже сказал им, что, может быть, останусь у вас на ночь.

— Интересно, моей маме я сказал буквально то же самое.

В школьном здании царила тишина, настолько глубокая, что в ушах звенело. Я явственно различал удары собственного сердца, пульсирование крови, слышал чуть учащенное дыхание Мая и спокойное посапывание Витека. Как долго нам еще придется ждать? И чего, собственно, мы дожидаемся?

И главное — не слишком ли легкомысленно мы ведем себя?

Я говорил себе, что, скорее всего, мы просидим здесь до утра и ничего не дождемся. Исчезнувший ключ + воображение сторожа + наша фантазия =… А чему, собственно, все это равняется? Очень может быть, что нулю.

Честно говоря, такой исход дела не слишком огорчил бы меня. Я даже предпочел бы, чтобы именно так и получилось. Я знаю, что я не трус, но как поведу себя перед лицом настоящей опасности? Человек отвечает за свои действия только до определенных границ. А ведь это моя идея — устроить засаду в библиотеке на этого загадочного гостя. Значит, я в известной степени отвечаю не только за себя, но и за них…

А может быть, бросить эту затею и уговорить Витека с Маем отступиться от нашего замысла? Окно в школьном туалете, через которое мы пробрались сюда, открыто, у нас есть еще время незаметно уйти отсюда, и тогда все останется на своих местах.

Если б только знать, чем мы рискуем. Но этого я не знаю. На дворе уже поздний вечер, темно, и в любую минуту мы теперь можем услышать шаги. Впрочем, до полуночи еще далеко, а шаги эти слышатся, судя по всему, только после двенадцати. Может, предложить разойтись по домам?

Страха я не испытываю. Иное дело, если б я здесь был один. Но рядом со мной Май и Витек, мои друзья, я могу рассчитывать на них, они не подведут. «Один за всех и все за одного!» — таков девиз трех мушкетеров. Прекрасный девиз. Замечательная вещь — дружба. С одной стороны — чувство ответственности, а с другой — сознание того, что ты не один, что ты связан с друзьями самыми тесными узами, слит с ними как бы в одно целое. Мы сидим молча — разговаривать нельзя. Ну и что из этого? Мы вместе и отлично понимаем друг друга без слов. Хорошо вот так. Я слышу дыхание Мая, Витек касается плечом моей спины. Они не предадут. Дружба наша не случайна, она основана не на внешних поверхностных признаках. И внешность моя не играет тут никакой роли, я могу быть каким угодно толстяком — Витек и Май будут верны нашей дружбе.

Да я и не буду толстяком. Ем я теперь все меньше и меньше. Изменений пока не заметно, — рассматривая себя в зеркало, я по-прежнему вижу те же раздутые щеки и складки жира. Но на медицинских весах выяснилось, что сбросил я полтора килограмма. А это уже кое-что. Начало, конечно. Я знаю, что каждая несъеденная булка, каждая конфета, от которой я отказался, приближают меня к цели. И я добьюсь этой заветной цели — похудею.

Конечно же, такая цель не может быть главной целью в жизни. Если каких-нибудь два-три месяца назад мне казалось, что ничего не может быть важнее этого, то сейчас я просто хочу похудеть и знаю, что это выполнимо. Возможно, что перелом в моем сознании произошел после того, как я выпил уксусную эссенцию. А может быть, и раньше, но я просто не давал себе отчета в этом. Однако, если бы ради изменения внешности мне пришлось расстаться с Маем или Витеком, я согласился бы оставаться толстым.

— Слышите?

Май вздрогнул.