Толстой (СИ)

Что касается отношений с женой, то они все более осложнялись, и разница в характерах и взглядах на жизнь давала о себе знать. Толстой любил осень, зиму и весну, потому что тогда в Ясной Поляне было уединенно: семья и он. А в летние месяцы приезжали гости и этот покой нарушался. По-другому чувствовала себя в Ясной Поляне в зимние месяцы Софья Андреевна. Жизнь зимой в деревне вызывала в ней тоску и приводила в уныние. А перелом в мировоззрении Толстого сильно сказался на их взаимопонимании. Софья Андреевна видела перемены в характере мужа и сначала радовалась им. Запись в ее дневнике: «Характер Льва Николаевича тоже все более и более изменяется. Хотя всегда скромный и малотребовательный во всех своих привычках, теперь он делается еще скромнее, кротче и терпеливее. И эта вечная, с молодости еще начавшаяся борьба, имеющая целью нравственное усовершенствование, увенчивается полным успехом». Но разъединение супругов уже шло полным ходом. Например, Толстой перестал подписываться графом, т. к. считал несправедливым ставить одних людей выше других. А жена не последовала за мужем. Она до конца жизни подписывалась «Графиня С. Толстая».

Летом 1879 года Лев Толстой осуществил еще одну задуманную им поездку – в Киев. В том религиозном настроении, в котором пребывал Толстой, Киев привлекал его как место святынь, а монастыри интересовали потому, что в них монахи и схимники, по рассказам странников, жили подвижнической жизнью по образцу древних христиан. Лев Толстой пришел в Киев в 8 часов утра 14 июня и направился в Киево-Печерскую лавру. Но здесь его постигло разочарование. Вечером он написал жене: «Все утро, до трех ходил по соборам, пещерам, монахам и очень недоволен поездкой. Не стоило того… В семь пошел… опять в лавру, к схимнику Антонию, и нашел мало поучительного. Что даст бог завтра». Посещение Киева нанесло следующий удар по православию Толстого, не менее сильный, чем тот, что он испытал, когда причащался в последний раз в жизни. «В Киево-Печерской лавре Толстой не только не нашел подвижничества, но увидел сознательный обман народа, которому внушалось благоговейное отношение к несуществующим святыням – будто бы нетленным мощам святых, которые в действительности оказывались подделками, устраиваемыми самим духовенством». 16 июня Толстой уехал из Киева.

Но Лев Николаевич упорен и не отступает. Он едет в Москву для беседы с представителями высшей иерархии об учении православной церкви. Теперь уже не само учение церкви занимало Толстого, а вопросы, которые требовали немедленного разрешения.

Первый вопрос – отношение церкви к войне. «Русские стали во имя христианской любви убивать своих братьев. Не думать об этом нельзя было. Не видеть, что убийство есть зло, противное самым первым основам всякой веры, нельзя было. А вместе с тем в церквах молились об успехе нашего оружия, и учители веры признавали это убийство делом, вытекающим из веры». Второй вопрос – отношение церкви к смертным казням. Третий вопрос – нетерпимое отношение церкви к верующим других исповеданий: католикам, протестантам, старообрядцам, сектантам и др. Толстой думал, что, может быть, он чего-то не знает из учения церкви, и потому критически относится к православию. По рекомендации Страхова Толстой беседовал с митрополитом московским Макарием (Булгаковым) и с викарным архиереем Алексеем (Лавровым-Платоновым). 1 октября Толстой поехал в Троице-Сергиеву лавру для встречи с наместником лавры Леонидом Кавелиным. 2 октября Толстой вернулся в Ясную Поляну и написал Страхову: «По вашему совету и по разговору с Хомяковым (сыном) о церкви был в Москве и у Троицы и беседовал с викарием Алексеем, митрополитом Макарием и Леонидом Кавелиным. Все трое прекрасные люди и умные, но я больше еще укрепился в своем убеждении. Волнуюсь, метусь и борюсь духом и страдаю; но благодарю бога за это состояние». Беседы с московскими иерархами нанесли решающий удар его вере. «И я обратил внимание на все то, что делается людьми, исповедующими христианство, и ужаснулся».

Война и мир в душе Толстого

Сущность всякой веры состоит в том, что она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью.

Л. Н. Толстой