Толстой

Так и протекала совместная жизнь Толстых 18 лет: Лев Николаевич в литературных трудах, а Софья Андреевна – в окололитературных. А затем начались разлады в семье. Софья Толстая испытывала душевный разлад и ранее. В 1867 году она писала в своем дневнике: «Описание моей жизни делается все менее и менее интересно, так как сводится все к одному и тому же: роды, беременность, кормление, дети… Но так и было: сама жизнь делалась все более замкнутой, без событий, без участия в жизни общественной, без художеств и без всяких перемен и веселья. Таковою ее устроил и строго соблюдал Лев Николаевич». Толстой плохо переносил, когда жена выходила «из области интереса детской, кухни и материальной женской жизни». Сам он жил творчеством и размышлениями, общением со многими людьми, возвращаясь в семью для отдыха и развлечений. А Софья Андреевна была личностью самобытной, творчески одаренной, и, стараясь стать идеальной женой, она попала в созданную ею же ловушку. «Неужели только в этом наше женское призвание… А где моя жизнь? Где я? Та настоящая, которая когда-то стремилась к чему-то высокому, к служению Богу и идеалам? Усталая, измученная, я погибаю. Своей жизни – ни земной, ни духовной нет». Ее не устраивало оставаться в тени мужа, но совместить роль помощницы, секретаря, жены и свою индивидуальность не получалось. Внутренний конфликт был неизбежен. В совокупности с духовным переворотом Льва Николаевича все это создало сложную ситуацию и в семье.

Как мы с вами знаем, Лев Толстой, придя к совершенно иному пониманию жизни, предложил своей семье часть дохода отдавать на бедных и школы, быт семьи в отношении еды, одежды упростить (опрощение), раздать все лишнее: мебель, экипажи и т. д., отказаться от прав на литературную собственность. Он ожидал от жены, что она разделит с ним его мировоззрение. «Она была идеальная жена в языческом смысле – верности, семейности, самоотверженности, любви семейной, языческой, в ней лежит возможность христианского друга. Проявится ли он в ней?» Но этого не произошло. В 1883 году Толстой знакомится с В. Г. Чертковым, который внесет свою лепту в семейный конфликт. В 1884 году Лев Николаевич попытается уйти из дома после очередной ссоры, но вернется. Однако Софья Андреевна после возвращения мужа будет лишена возможности помогать ему в переписывании и редактуре рукописей. Отныне этим будут заниматься дочери и Чертков.

И вот теперь мы постараемся узнать, что думала сама Софья Андреевна, кто она – женщина, отдавшая всю жизнь своему великому мужу, или погубившая его корыстная, ограниченная истеричка, или человек, имеющий право на собственный взгляд и счастье? Ей нужно было защищать интересы семьи или отринуть материальное и пойти вслед за супругом?

Приятель графа И. П. Борисов в 1862 году отзывается о Софье Толстой так: «Она – прелесть хороша собою вся. Здраво умна, проста и нехитроумна – в ней должно быть и много характера, т. е. воля ее у нее в команде. Он в нее влюблен до Сириусов».

Ему вторит Бунин: «Софья Андреевна нравилась мне своей высокой, видной фигурой, черными, гладко зачесанными блестящими волосами, подвижным привлекательным лицом, выразительным крупным ртом, улыбкой и даже манерой присматриваться, щурить большие черные глаза. Настоящая женщина-мать, хлопотливая, задорная, постоянно защищающая свои семейные интересы, наседка!»

Софья Толстая 8 марта 1898 года писала в своем дневнике: «Ночью я плакала от того тяжелого положения несвободы, которое меня тяготит все больше и больше. Фактически я, конечно, свободна: у меня деньги, лошади, платья – все есть; уложилась, села и поехала. Я свободна читать корректуры, покупать яблоки Л. Н., шить платья Саше и блузы мужу, фотографировать его же во всех видах, заказывать обед, вести дела своей семьи – свободна есть, спать, молчать и покоряться. Но я не свободна думать по-своему, любить то и тех, кого и что избрала сама, идти и ехать, где мне интересно и умственно хорошо; не свободна заниматься музыкой, не свободна изгнать из моего дома тех бесчисленных, ненужных, скучных и часто очень дурных людей, а принимать хороших, талантливых, умных и интересных. Нам в доме не нужны подобные люди – с ними надо считаться и стать на равную ногу; а у нас любят порабощать и поучать… И мне не весело, а трудно жить… И не то слово я употребила: весело, этого мне не надо, мне нужно жить содержательно, спокойно, а я живу нервно, трудно и малосодержательно».

И она же о своем муже в одной из записей: «Как хотелось бы мне поднять тебя выше, чтоб люди почувствовали, что и им нужны крылья, чтоб долететь до тебя, чтоб умилялись, читая тебя, чтоб то, что ты напишешь, не обидело никого, a сделало бы людей лучше, и чтоб произведения твои имели интерес и характер вечный». Согласитесь, если брать во внимание эти два абзаца, то получается достаточно противоречиво? Но разве такого не бывает, когда в разные периоды жизни чувствуешь и думаешь по-разному?