Приехав с мужем в Ясную Поляну, Софья Андреевна начала обустраивать быт, заниматься хозяйством. «Вообще меня поражала простота и даже бедность обстановки Ясной Поляны, – писала она в дневнике. – Пока не привезли моего приданого серебра, ели простыми железными вилками и старыми истыканными серебряными, очень древними ложками. Спал Лев Николаевич на грязной сафьяновой подушке, без наволоки. И это я изгнала. Ситцевое ватное одеяло Льва Николаевича было заменено моим приданым, шелковым, под которое, к удивлению Льва Николаевича, подшивали тонкую простыню. Просьба моя о ванне тоже была удовлетворена». Спустя время графиня уже носила под сердцем ребенка. Одни роды, вторые, третьи… Но в любом своем состоянии Софья Толстая не забывала о домашних делах, кормила, воспитывала детей – учила их русской грамоте, французскому и немецкому языку, танцам, игре на фортепиано, старалась создать удобную обстановку для Льва Николаевича, чтобы он мог писать, не отвлекаясь на хозяйственные вопросы.
Пытаясь стать такой женой, образ которой представлялся Толстому, она решала вопросы и споры приходящих просителей, лечила крестьян, насколько позволяли ей знания, открыла в Ясной Поляне лечебницу. «Доктора в то время у нас ни дома, ни в деревне поблизости не было, и ко мне приходили всегда больные со всех окрестных деревень и, конечно, также из Ясной Поляны. <…> Отчасти вынесла я кое-какие знания из моего родительского дома, отчасти научилась от докторов, лечивших в нашем доме, уже когда я вышла замуж, а то справлялась по лечебникам, особенно по Флоринскому. Рецепты докторов я всегда берегла и по ним, зная, в каких случаях употреблялись лекарства, я их брала и для своих больных. Счастливая у меня была на это рука, и много я получила радости от выздоравливающих моих пациентов и пациенток. Бывало, особенно летом, выйдешь на крыльцо, а тут уже стоят бабы, одни и с детьми, стоят телеги с привезенными больными. Всякого расспросишь, посмотришь, дашь лекарство. А то сколько раз пришлось присутствовать при тяжелых родах».
В ноябре 1886 года, когда Лев Николаевич с двумя дочерьми устраивал бесплатные столовые для бедствующих крестьян, то же делали и три старших сына в разных губерниях, Софья Андреевна написала статью, призывающую оказать помощь голодающим. Она возымела свое действие, и пожертвования начали поступать в больших количествах. Кроме того, многие люди стали интересоваться положением народа и спрашивали, какие меры стоит принять. «Пробужденные моим воззванием добрые чувства людей доставляли мне огромное наслаждение. Вот та единственная власть, которая должна быть над людьми, – власть горячего, правдивого и искреннего чувства».
Но одним из самых важных занятий Софьи Толстой была помощь мужу, у которого она была фактически личным секретарем. Она переписывала начисто его произведения. «Как только Лев Николаевич начал свою работу, так сейчас же и я приступила к помощи ему. Как бы утомлена я ни была, в каком бы состоянии духа или здоровья я ни находилась, вечером каждый день я брала написанное Львом Николаевичем утром и переписывала все начисто. На другой день он все перемарает, прибавит, напишет еще несколько листов – я тотчас же после обеда беру все и переписываю начисто. Счесть, сколько раз я переписывала “Войну и мир”, невозможно. Иные места, как, например, охота Наташи Ростовой с братом и ее посещение дядюшки, повторявшего беспрестанно “чистое дело марш”, были написаны одним вдохновением и вылились как нечто цельное, несомненное». «Иногда же какой-нибудь тип, или событие, или описание не удовлетворяли Льва Николаевича, и он бесконечное число раз переправлял и изменял написанное, а я переписывала и переписывала без конца». Запись из дневника от июля 1897 года гласит: «Сейчас 2 часа ночи, я все переписывала. Ужасно скучная и тяжелая работа, потому что, наверное, то, что написано мною сегодня, – завтра все перечеркнется и будет переписано Львом Николаевичем вновь. Какое у него терпение и трудолюбие – это поразительно!» Отметим также, что почерк Льва Толстого был крайне неразборчив, иной раз он сам не мог его расшифровать. И, например, рукописный фонд романа «Война и мир» насчитывает пять тысяч листов, а «Анны Карениной» – две с половиной тысячи.