Толстой

30 октября Лев Николаевич слаб и сонлив, погода сырая, тем не менее он идет искать квартиру в Шамордино, находит и договаривается на 31 число на переезд. Днем он жалуется Душану Петровичу на самочувствие. Маковицкий решает, что это из-за волнения, усталости и простуды. Во второй половине дня посетили Марию Николаевну, там Лев Толстой почувствовал озноб, но такое часто бывало по вечерам, и на этом не заострили внимания. Вернувшись в гостиницу, встретились с приехавшей Александрой Львовной и ее подругой. Александра рассказывает, что в Ясную Поляну съехались все, и большинство детей, кроме Сергея Львовича, встали на сторону матери и поддержали ее в намерении разыскать Льва Николаевича. «Все, за исключением Сергея, считали, что отцу следует вернуться домой. Илья говорил очень резко о том, что отец, который всю жизнь проповедовал христианство, здесь не выдержал и сделал злой поступок, что он не прав в этом. Другие братья, все, кроме Сергея, поддерживали. Особенно горячился Андрей, и, к удивлению моему и огорчению, то же говорила и Таня». Дочь высказала опасение, что их может настигнуть Софья Андреевна, поэтому нужно уезжать. Лев Николаевич не хочет, но понимает, что надо ехать дальше. В пять утра следующего дня они выдвигаются дальше, он даже не успевает попрощаться с сестрой и племянницей. В имении же Софья Андреевна не оставляет мысли как о самоубийстве, так и о возвращении мужа домой. Она просит пригласить ей священника для исповеди и причащения перед смертью и дает поручение Булгакову сказать Черткову, что она хочет примириться с ним и попросить прощения, если виновата, для чего тот должен приехать в Ясную Поляну.

31 октября Софья Андреевна снова передает В. Ф. Булгакову просьбу о приезде Черткова. И Валентин Федорович шел к нему с надеждой, что примирение возможно, но «Чертков не изменил своему расчетливому и чуждому сентиментальности характеру». В первый момент он согласился, но затем передумал, сказав, что это не более чем уловка графини, которая хочет, чтобы он отправил телеграмму Льву Николаевичу. Булгаков был разочарован. «Признаюсь, такой ответ и удивил, и огорчил меня. Только не желая никакого примирения с Софьей Андреевной и глубоко не любя ее, можно было так отвечать. Боязнь, что Софья Андреевна упросит послать какую-нибудь неподходящую телеграмму Льву Николаевичу? О, это повод слабый, чтобы не ехать! Можно было примириться с ней и во всем сохранить свою позицию… Нет, вражда между самыми близкими Льву Николаевичу людьми была, к сожалению, слишком глубока. И когда один из них сделал наконец попытку протянуть другому руку, тот отказался принять ее. Между тем нельзя сказать, насколько изменилось бы все вокруг Льва Николаевича, насколько ему легче стало бы, если бы примирение между Софьей Андреевной и Владимиром Григорьевичем так или иначе было достигнуто! Разумеется, они виноваты, что не сумели достигнуть его раньше. Но тем менее заслуживал оправдания тот, кто отказывался от этого и теперь, перед лицом таких важных и тревожных событий. Эта вина тем более непростительна для человека, который считал себя последователем Толстого». Сначала Софье Андреевне об этом не сообщили, и семейный доктор, прибывший из Москвы, Г. М. Беркенгейм, вызвался еще раз попробовать уговорить Черткова приехать. Но из этой затеи ничего не вышло, хотя Владимир Григорьевич передал Толстой письмо, где дипломатично объяснил причину отказа. Софья Андреевна явно поторопилась, отправив днем Льву Николаевичу телеграмму: «Причастилась. Помирилась с Чертковым. Слабею. Прости и прощай». Примирения не случилось.

В то же 31 октября Лев Толстой вместе с дочерью, ее подругой и Маковицким собираются доехать до Новочеркасска и остановиться у племянницы Толстого Елены Сергеевны Денисенко. Путь предстоял неблизкий, более 30 часов в дороге. Пока же они ехали в направлении Козельска. Лев Николаевич был мрачен и молчалив, не давал укрывать себе ноги и поднимать верх пролетки, несмотря на холодную погоду. Путешественники боялись не успеть на поезд, и Толстой намекнул, что можно остановиться в гостинице, видимо, он ощущал недомогание, но старался это скрыть. В Ясную Поляну же приходит телеграмма, по всей вероятности от Толстого: «Уезжаем. Не ищите. Пишу». Они сели в поезд № 12 в 7 часов 40 минут. Лев Николаевич очень устал и выглядел измученным, к тому же он неважно себя чувствовал. Он немного поел и уснул. Пассажиры, узнав из газет, кто едет вместе с ними, приходили на него поглазеть. А на станциях уже вовсю мелькали сыщики.