Толсты́е: безвестные и знаменитые

В этом-то и заключается главная проблема – как вызвать это «нравственное чувство»? Видимо, Толстой хотел сказать, что надо заставить себя поступать нравственно, по совести. Но это крайне трудно сделать, поскольку инстинкты довольно часто тянут нас совсем в другую сторону. Немного проще в этом смысле старику – жизненные потребности сократились почти до минимума, а груз когда-то совершённых прегрешений давит, словно предрекая мучительный, трагический конец, и только это заставляет поступать по совести. Здесь налицо опять самообман – человеку кажется, что если он теперь будет добр по отношению к людям, то это наверняка ему зачтётся. Вот и Лев Николаевич, озабоченный иллюзией бессмертия, решил напоследок осчастливить человечество, указав ему путь истинный. Но вряд ли люди способны отплатить ему добром – кому же понравится, если его назовут умалишённым?

К счастью, в статье о драматургии Шекспира Толстой не обвинил его в безумии – по сути, безумна лишь толпа почитателей, находящихся под воздействием некой эпидемии. Однако, по мнению Толстого, Шекспир бездарен – так можно интерпретировать содержания статьи 1906 года, хотя этого эпитета Толстой не употреблял. Естественно, что на защиту драматурга встал не только Оруэлл. Писатель-фантаст Святослав Витман, пишущий под псевдонимом Логинов, выразился гораздо жёстче:

«Недаром Лев Толстой так ненавидел Шекспира; умненькая, поучающая бездарность всегда ненавидит гения, способного одной строкой сделать то, для чего бездарности не хватит "томов премногих"».

И далее автор приводит аргументы в пользу своего утверждения:

«Ни в одном из своих произведений Толстой не вышел за рамки линейного повествовательного сюжета, и всякая толстовская вещь есть лишь иллюстрация к очередной авторской мысли. Особенно печально в этом плане выглядит "Анна Каренина". Железные шарниры сюжета выпирают из-под каждой строчки: семья такая, семья этакая, семья разэтакая. <…> Восемьсот восемьдесят страниц иллюстраций к единственной мыслишке, высказанной в первом же абзаце: "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему"».

В этих словах есть доля истины, однако людей, которым нравится читать толстые романы, бесполезно убеждать в том, что они напрасно тратят время.

Толстой по-своему объяснил успех пьес Уильяма Шекспира, а Витман-Логинов предложил своё объяснение популярности романов «Война и мир» и «Анна Каренина»:

«Девятнадцатый век был временем писателей-романистов. Великая английская литература в этот период представлена творчеством Диккенса и Теккерея, великая французская литература могла гордиться именами Бальзака, Виктора Гюго и Александра Дюма. А великая русская литература не могла похвастаться ничем. Не было у русских ни единого романа, перевалившего за тысячу станиц. И вдруг у не слишком известного литератора графа Толстого объявляется четырёхтомная громадина, в полтора раза превышающая самый толстый роман Диккенса или Дюма. Каковы бы ни были её достоинства, "Война и мир" была обречена на восторженный прием, исключительно из патриотических чувств: мы, мол, не хуже гнилого запада».

Что ж, может быть и так. Однако такая интерпретация уже не способна повлиять на отношение к Толстому большинства людей, даже если всему виной «эпидемия патриотизма». Причина популярности произведений Льва Толстого ещё и в том, что ни Дмитрий Быков, ни Виктор Пелевин, ни Людмила Улицкая не способны заменить его на этом пьедестале славы, не говоря уже о Святославе Витмане.

Теперь самое время возвратиться к проблеме, которая до сих пор не решена – о связи творчества с безумием. В 1863 году итальянский психиатр Чезаре Ломброзо написал книгу «Гениальность и помешательство». Там есть такие впечатляющие строки:

«Ещё Аристотель, этот великий родоначальник и учитель всех философов, заметил, что под влиянием приливов крови к голове "многие индивидуумы делаются поэтами, пророками или прорицателями и что Марк Сиракузский писал довольно хорошие стихи, пока был маньяком, но, выздоровев, совершено утратил эту способность"».

В одной из предыдущих глав было высказано предположение, почему Лев Толстой завёл себе дневник, а позже проявил себя как незаурядный литератор. Всё началось с венерического заболевания, а затем мысль о возможных катастрофических последствиях вызвала у юного Лёвы сильнейшую депрессию. Следуя совету психиатра, Толстой стал описывать свои переживания, и пока писал – сначала делал записи в дневнике, потом взялся за рассказы и романы, – с психикой не было больших проблем, хотя в часы отдыха некоторые рецидивы наблюдались. Действительно, о необъяснимой раздражительности и припадках уныния главы семейства пишут в своих воспоминаниях его дети.

В книге Ломброзо есть ещё один увлекательный сюжет: