Толстый - спаситель французской короны

Жозефа сидела на кровати, поглядывая на часы. Сколько нужно держать градусник – минут десять или пяти достаточно?

Ленка всхлипнула громче, гувернантка услышала и пошла посмотреть, что так расстроило воспитанницу. Не теряя времени, Тонкий вынул градусник и стал нащелкивать себе температуру. Молоко в чашке исходило паром, навевая очевидное, но неправильное техническое решение. Знаем, проходили еще во втором классе: если макнуть градусник в горячее, он просто лопнет. Нет уж, лучше щелкать. Тридцать шесть и девять мало, надо еще… Вот непутевый верный крыс! Забрался в рюкзак, прилетел на Луару! Теперь прикидывайся из-за него больным.

Жозе-фу между тем была занята утешением Ленки. Умная сестренка, конечно, не посвятила гувернантку в свои сердечные дела и на вопрос: «Элен, што слючьилось?» – не задумываясь ляпнула:

– Мне жалко негров из племени Хуту, которых угнетают негры из племени Тутси. Я по телевизору видела.

Жозя если и удивилась, то виду не подала. Она сказала, что негров постоянно кто-нибудь угнетает, судьба такая, и пообещала Ленке, что они обязательно освободятся из-под гнета, потому как уже накопили исторический опыт. После таких веских доводов Ленке пришлось сделать вид, что она утешилась, все поняла и расстраиваться больше не будет.

А Тонкий все щелкал и щелкал по градуснику. Он не учел, что дверь, отделяющая его от Жозефы и Ленки, приоткрыта и что негры неграми, а про больного воспитанника гувернантка не забудет.

– Александр! – Тонкий вздрогнул и выронил градусник. На полу заблестели осколки стекла и шарики ртути. Всем известно, что ртуть – это опасно, и Жозе-фу не была исключением: – Александр, не дышите! – и она побежала за горничной.

– Доигрался? – вошла зареванная Ленка. – И так тошно, а теперь она еще нас накажет: тебя – за градусник, меня – за компанию.

Тонкий вздохнул:

– Да ладно, Ленк, тебя-то вряд ли. Она справедливая.

И оказался прав. Сперва Жозе-фу притащила горничную и полчаса, стеная на всю гостиницу, руководила уборкой. Потом оскорбительно подтерла Ленке нос и заявила:

– Александр, мы с Элен идьем на прогюлку, а вьи наказаны! Ньомер я запрю!

И они удалились, заперев Тонкого в номере.

Сашка вытряхнул из рюкзака Толстого вместе с остатками арахиса и стал жаловаться на жизнь вернейшему своему другу.

– Некоторые страны, – объяснял он, почесывая серую спинку, – бывают чудовищно несправедливы к своим героям. Например, Жанну д’Арк сожгли на костре за то, что она подстриглась и надела мужскую одежду, чтобы удобнее было спасать родину. А сыщика Александра Уткина посадили под замок за то, что он прикинулся больным, чтобы не обнаружили его верного крыса и не отправили обратно домой, чтобы верный крыс помог спасти Амбуаз, чтобы мирных французов не трогали привидения и вандалы… Фу, как все сложно!

Тонкий посадил верного крыса на тумбочку и поскреб в затылке освободившейся рукой. Так, что мы имеем? Про вандалов не имеем ничего, кроме газет, которых Жозя так и не прочла. Попробовать самому? Словаря нет, а по разговорнику газеты не очень-то переведешь. Придется ждать гувернантку… Про призрака мы знаем то, что он есть и еще – что он охотится за Патриком. Про Патрика мы знаем, что он предположительно русский и, как следствие, обманщик, разбиватель девчоночьих сердец и т. д. и т. п. Все, что касается Патрика, надо еще проверить… А у нас – полная свобода передвижений в пределах номера. Ну, еще балкона… Смежного с соседским!

Соседи в номере (Тонкий слышал музыку за стеной), может, и сжалятся, выпустят на свободу жертву гувернантского произвола…

Нет, поймите правильно: молодой, подающий надежды художник Александр Уткин – не большой любитель боевиков, где герои перелезают через балкон к соседям и никогда не разбиваются. Тонкий прекрасно знал, как это опасно: пятый этаж отеля по высоте примерно как седьмой этаж Сашкиного московского дома. Но когда тебе четырнадцать лет, а по долине Луары свободно разгуливает призрак, который охотится за эстрадным певцом, который…

– Уф! – Держась за висячую полочку с цветами, Тонкий шагнул на перила. Пожалуй, он ошибся: пятый этаж отеля – не как седьмой, а как восьмой, нет, девятый, нет… – Не смотри вниз, дурак! – одернул себя Тонкий. Голос получился чужой. Так строгая учительница, приземлившись на кнопку, кричит: «Всем двойки поставлю!»

Сашка стал смотреть перед собой. Впереди было небо, большое, облакастое, местами прорисованное неизвестным художником, местами размытое. Тонкий вспомнил, как летели в самолете и облака были внизу, а не впереди, как сейчас. Тогда ведь было совсем не страшно. Стало легче. От мистера Джона Уайта (того самого, которого жена называет «Булщит») Тонкого отделял только шаг. Но шагнуть надо было с перил на перила, а внизу…

– Не смотри вниз, – повторил себе Тонкий уже спокойнее и шагнул. Правой-левой, и совсем не страшно! – Хоп! – Он спрыгнул на соседский балкон.

В номере было тихо, хотя еще две минуты назад Сашка слышал музыку. Он деликатно постучал в балконную дверь: