Толстый - спаситель французской короны

– Мистер Уайт, мей ай кам ин? – и вошел, не дожидаясь ответа. Вдруг этот Уайт скажет: «Ноу», – что тогда, обратно лезть?

Тонкий шагнул в номер и ткнулся носом в широченную полосатую грудь. Мистер Уайт, по-домашнему, в тапочках и смешном полосатом халате, встречал незваного гостя. В руках у него была свернутая в трубку газета, и он незамедлительно пустил ее в ход.

– Ай херд – копъошатся! – приговаривал он, охаживая Тонкого газетой. – Ай сот ё сури, – от волнения он говорил на трех языках сразу, и Тонкий сумел понять только то, что ему здесь не рады.

– Ай эм сорри, мистер Булщит, – начал извиняться Тонкий.

– Бэд бой, – не унимался Уайт. – Ю куд расшибить башка!

Дверь в коридор за спиной Уайта была чуть приоткрыта, Тонкий это заметил. Улучив момент, он, увернувшись от Уайта, выскочил в коридор.

В коридоре, если помните, можно было бегать стометровку. Но только в том случае, если никто из гостей не станет открывать двери. Но кто-то открыл, и Тонкий, ударившись лбом, полетел на пол. Утренняя ссадина сразу открылась, и брызнула кровь.

– Дьябль! – прошипел он, потирая лоб. Во Франции и ругаться начинаешь по-французски.

– Больно? – К нему подскочил парень с разноцветными волосами. На парне были рваные кожаные штаны и потертая косуха. Парня звали Патрик Питбуль, он же Петр Собакин.

Глава XXII Разоблачение обезьяны

– Дед еще после путча решил, что надо рвать когти. – Петька заботливо поправил компресс у Сашки на лбу и протянул пострадавшему чашку чая. – В девяносто третьем году, помнишь? Не помнишь, – смерил он Тонкого отеческим взглядом, – маленький был.

Сашка кивнул и помотал головой: дескать, помню смутно, но знаю из учебников: имел место такой исторический факт. Петька понял.

– Ну вот. Меня как раз из музыкалки выперли за хорошее поведение, а деда с работы – на пенсию. И тогда этот… – он сделал театральную паузу, – Юра Шатунов уже закатился, староват стал. А лет в четырнадцать он полстраны поклонников собрал своими песенками. Ну, думаю, приходит мое время. У меня голос был! И артистизм кое-какой, скакать по сцене – тоже умение требуется. Дед и говорит: «Поедем с тобой в Париж, Петюня, станешь эстрадным певцом. Талант ценится только за границей, а у нас…»

– И как? – тупо спросил Тонкий. – Стал?

Петька ухмыльнулся:

– Ну, на французского Юру Шатунова я не потянул. Но спрос был и есть. Только все больше в отелях и ночных клубах. Серьезных звезд тут и своих полно. А мы, русские, вроде как второй сорт.

Сашка кивнул: французского мальчика Жозефа, наверное, не заперла бы в номере.

– А Ленку зачем обманывал? – буркнул Тонкий. Обидно за нее все-таки.

– Она тебе сестра? – ревниво спросил Петька.

Сашка кивнул.

– Случайно получилось, – оправдывалась псевдофранцузская поп-звезда. – В телевизоре она меня видела, когда я под француза косил, в отеле – опять же, подошла – заговорила по-французски. А когда у Амбуаза гуляли, уже неудобно стало. Все равно получилось бы, что я ее обманул, – в телевизоре-то был француз.

– Она тебе рассказывала?

– Что? Что в телеящике меня видела? Рассказывала. И как плакат со мной доставала, рассказывала, и как мои диски круглые сутки крутила. Только по-русски. Думала, я не понимаю.

Тонкий стиснул зубы. Бедная, бедная сестренка! У нее еще хватило самообладания спокойно пойти гулять с Жозефой! Петька-обезьян, конечно, не виноват, но от этого не легче. Сашка посмотрел на раскрашенную шевелюру, потертые штаны и с сомнением буркнул:

– Помиритесь.

Обезьян кивнул:

– Она сама-то где?

– Гулять пошла с гувернанткой. А меня в номере заперли – наказали, – пожаловался Сашка и рассказал длинную историю про Толстого, арахис, «простуду» и градусник.

Петька слушал и хихикал. Все-таки он ничего, даром что на обезьяну смахивает.

– А крысятина с тобой? – с интересом спросил Петька. – Покажи!

Тонкий извлек на свет верного крыса.

– Ух ты, усатый, – оценил обезьян. – Погладить можно?

Лед был сломан. У всех есть слабости; слабостью Тонкого был верный крыс. Сашка сам не заметил, как всей душой полюбил и Петьку-обманщика, и его дедушку, которого ни разу не видел. Часа полтора Петька играл с Толстым, а Сашка рассказывал ему о крысиных повадках, привычках и особенностях характера. Обезьян спохватился первым:

– Слушай, а как ты в коридор-то выскочил, если тебя заперли?

Пришлось рассказать про балкон и вредного педагога Уайта.

– Здорово, – порадовался Петька. – Я бы не смог. А как твои вернутся – номер заперт, ребенка нет?

Тонкий сглотнул. Да, об этом он не подумал.

– Не дрейфь, – решил Петька, – сейчас горничную разведем, она тебе отопрет.

– Как?

– Элементарно. У нее же ключи от всех номеров. – Он почесал Толстого за ушком, вернул хозяину, и вся компания вышла в коридор. Толстого засунули в рюкзак, чтобы горничная не испугалась.