Том 1

Неизвестный. Японские, сударь, японские глаза. Поговорите со мной. Я узнал в вас военного, старого служаку. Многие теперь спились. Погибли… А старые русские дубы держатся. Вы, видно, делаете неплохие дела. Я тоже, сударь, отлично обеспечен. Я ничего не хочу знать о вас. Подступила к груди горечь, и до слез захотелось смотреть в наши русские глаза, и, как у нас на Волге, под Жигулями, сидеть в ресторане парохода «Кавказ и Меркурий», и говорить русские нерасторопные фразы — ни о чем и обо всем, о лягушках и Ницше[50]. Пойдемте в ресторан, сударь. Вы один… вам грустно.

Гай. Слушайте, дайте ухо.

Неизвестный. Слушаюсь.

Гай. Иди ты к… (Тихо, на ухо.)

Неизвестный. Большевик! Скот! Зверь! (Уходит.)

Гай. Дал телеграммы, а подадут ли мне теперь машину на вокзал?.. Может, в квартире живет другой директор?.. Может, и жена ушла?..

Музыка, волны, ветер.

Уезжают директорами, а приезжают свободными гражданами.

Эпизод второй

Управление делами директора. Стол с телефонами, над столом колокол. Начальник Кондаков и курьер Зуб.

Кондаков(у телефона). Гараж?.. Алё, станция!.. Опять станция?.. Я тыщу раз прошу гараж!.. Какой гараж? Автомобильный… Кройте без номера. В чем дело? Это говорит дежурный по заводу, Кондаков… Город? Ну так и скажите! Чего же вы нервничаете? (Положил трубку.)

Зуб. Эх, те-те, те-те…

Кондаков. Наставили телефонов, как у римского папы. Какой тут внутренний, черт его знает… Алё! Откуда говорят?.. (Быстро.) Извиняюсь. (Бросил трубку.) Попал в ГПУ… Ну хорошо, это — городской, это — особого назначения, а это какой? Вертушки, автоматы! Культура, прокисай она совсем! Алё!.. Завод? Слава богу!.. Дайте гараж… Кто говорит? Махорушкин?.. Это говорит Кондаков… Какой Кондаков? Начальник литейной мастерской. Ну то-то. Пошли там телегу на вокзал. Гай приезжает. К поезду… Да, фордика, говорю, пошли… Какой там лимузин! Фордика… Да. (Положил трубку на стол. Забыл.)

Зуб. Эх, те-те, те-те…

Кондаков(достал семечки, грызет). Вот, Зуб, жизнь человеческая! Опасно жить на свете… Ты, Зуб, этого Гая видел?

Зуб. Угу.

Кондаков. Какой он из себя?

Зуб. Вроде так…

Кондаков. Да-а… (Запел.)

«Ни на что так не взирала,
Как на этот большой дом».

Вбегает Серафима.

Серафима. Слушайте, това… Фу! То у вас занято, то вы трубку снимаете!

Кондаков. А вам какое дело?

Серафима. Скорей пошлите автомобиль за врачом и на квартиру к товарищу Андрону.

Кондаков. А что такое с председателем завкома?

Серафима. Не знаю. Тридцать девять.

Кондаков. Трубка на столе лежала. Эх, прокисай ты! Станция не ответит… Зуб, беги в гараж. От моего имени — автомобиль для товарища Андрона. (Серафиме). Не беспокойтесь. У меня третьего дня вскакивает на плече что-то такое, как волоцкий орех… (Зевнул.)

Серафима и Зуб уходят.

Так про что, бишь, я говорил?.. (Напевает.)

«Ни на что так не взирала,
Как на этот большой дом.
Ни по чем так не страдала,
Как по милом, по своем…».

И все это мы у Америки учимся. Телефонов наставили — заблудишься. Ответственных людей дежурить сажают, а порядку нет. Гай… управлял — и науправлял. Ежели по жене судить, то молокосос. Увидим завтра… Товарищ Елкин наказывал мне какой-то вопросик подработать, и никак не вспомню, не то по прорывам, не то по достижениям. Справлюсь завтра… Не забыть бы завтра на главный вход вывеску заказать в малярной. Литейная имени… имени… вот черт, какого имени — забыл! Завтра узнаю… Хоть бы лото давали! В лото бы сам с собой играл. До утра в памятник обратишься. (Поет.)

«Ни на что так не взирала,
Как на этот…».