Том 1

Уже полулежа в «виллисе» справа от шофера, Иверзев попросил у Савельева карту. Начальник штаба, заметный болезненно ввалившимися щеками, не выпуская изо рта незажженную трубку, безмолвно подал на планшетке карту. Иверзев разложил ее на коленях, долго смотрел на извилистые нити дорог, ведущих к Днепрову, потом сказал излишне громко:

— Составьте наградные списки офицеров первого батальона. Сейчас же! Потрудитесь, Евгений Самойлович, — добавил он мягче. — Кажется, отныне наша дивизия будет называться Днепровской.

Составляя список на листке блокнота, Алексеев слышал сосредоточенное сипение пустой трубки Савельева, изредка начальник штаба ровным голосом подсказывал Имена офицеров. «А он-то как? Что он думает?» — угадывал Алексеев, видя, как начальник штаба кончиками подрагивающих пальцев ощупывал трубку, задумчиво уставясь на светлые волосы сидящего впереди Иверзева. И Алексеев подумал, что Савельеву, обремененному штабными заботами и больным сердцем, хотелось сейчас, видимо, только короткого отдыха, который был невозможен.

— Сердце? — с тихой строгостью спросил Алексеев. — Да, Семен Игнатьевич?

— Нет, нет, пустяки, — почему-то шепотом ответил Савельев. — Так, думаю. Мне кажется, вы забыли несколько фамилий.

— Кого?

— Бульбанюка, Орлова и Максимова, — также шепотом ответил Савельев.

— Я хотел составить на них отдельный список. Посмертный, — проговорил Алексеев и притронулся к худому колену начальника штаба. — Да, вы правы. Спасибо.

«Виллис» подкинуло на ухабах, Иверзев замычал сквозь зубы, поддерживая за локоть раненую руку, повернул к Алексееву осыпанное потом лицо.

— Готово, Евгений Самойлович?

Он прочитал список; сбоку видно было, что хмурый взгляд его задержался на трех фамилиях, написанных подряд, спустя долгую минуту попросил Алексеева:

— Дайте карандаш.

Затем придавил список к карте и против трех фамилий стремительным бегущим почерком дописал:

«Посмертно. За взятие Днепрова. Ордена Красного Знамени».

Он поставил жирную точку, и грифель карандаша сломался, — опять качнуло «виллис», опять раненая рука задела локоть шофера, — и, отдавая список, Иверзев сказал сдавленным болью голосом:

— Припишите капитана Ермакова…

Первых пленных встретили на окраине Днепрова возле колонны танков, загородивших дорогу. Приглушенно работая моторами, танки стояли посреди мощеной улицы, подымавшейся в гору к домам с выбитыми стеклами. «Виллис» затормозил.

— Вот он, Днепров, — сказал Иверзев и вылез из машины.

В танках один за другим открывались башенные люки. Торопливо стягивая шлемы, подставляя головы дождю, прокопченные порохом танкисты выкарабкивались из горячих недр боевых машин, от которых жарко несло запахом нагретого железа, раскаленных стрельбой пушек.

Оживленно переговариваясь, танкисты ощупывали поцарапанную броню, крутили чудовищной толщины самокрутки; иные, спрыгнув на мостовую, разглядывали сгрудившуюся под желтыми каштанами толпу пленных. Их конвоировал глыбообразный, мрачного вида старшина, не в меру обвешанный гранатами, с автоматом за просторной спиной. Напрягая мощную шею, он командовал им что-то, указывая красной ручищей, а немцы молчаливо, бестолково жались в кучу, отодвигаясь подальше от танков, вбирали головы в плечи, — наверное, не понимали конвоира. Танкисты хохотали, крича с высоты башен:

— Ты им пошпрехай, черт иху курицу, пошпрехай!

Когда Иверзев и Алексеев подошли к пленным, танкисты перестали хохотать, мрачного вида старшина, щелкнув каблуками сапог, расправил крутую грудь, прогудел басом:

— Пленные в количестве девятнадцати человек, товарищ полковник. Сопровождаю в тыл. Не понимают русского языка, никак построить невозможно. Так полагаю, что фрицы думают, танками их давить будут. Разрешите вести?

— Подождите, — остановил Иверзев и, вглядываясь в изможденные лица немцев, спросил: — Офицеры есть? Среди пленных есть офицеры?

— Да кто их разберет, товарищ полковник, — пророкотал старшина, сурово озираясь на пленных, как бы очень недовольный тем, что среди них нет ни одного генерала. — Вроде один. По виду — важная птица. Прямо из машины взяли. Вон в середке стоит, видите? Губы поджал. Ком, ком, вот ты… Ком, ком, шпрехен, гут, гут!

Старшина со старательной деликатностью поманил пальцем невысокого пожилого немца в черном глянцевитом плаще, без фуражки, с рыхлыми холеными щеками. И немец этот, чуть-чуть дрогнув узким ртом, властно отстранив передних пленных, вышел из толпы, с почтительной холодностью возвел на Иверзева выцветшие глаза, произнес краткую фразу, сделав прусский поклон одним подбородком.

— Что он сказал, Евгений Самойлович? — спросил Иверзев. — Вы, кажется, знаете немецкий?

Алексеев ответил:

— Я могу ошибиться, но что-то вроде того, что он уважает храбрость русских офицеров, которые получают раны в бою.

— Поза! Стоит им попасть в плен, как сразу встают в благородную позу! — презрительно выговорил Иверзев. — Расспросите его подробно. Кто он? И чем командовал? Что он думает об операции русских под Днепровом, в Ново-Михайловке и Белохатке? Очень хотелось бы знать.