Том 1

Он зацепился красными руками за доски; Ермаков изо всей силы подхватил его под мышки и вытянул на понтон; с солдата лились потоки воды, но, точно ничего не чувствуя, он по-прежнему молча смотрел в небо, и Ермаков удивился его спокойствию.

— Ты что же голову дуриком под смерть подставляешь? — спросил он наконец. — А, сапер?

— Все-таки упал, — со слабой улыбкой ответил солдат. — В лес упал.

И Ермаков невольно посмотрел назад: длинная струя дыма протянулась в небе и, круто снижаясь, обрывалась на востоке, над кромкой дальних лесов; другой истребитель, одиноко ныряя меж всплесков зенитных разрывов, уходил на запад.

— Санитаров сюда! Есть санитары?..

— Из медсанбата кого-нибудь!

Ермаков отряхнул шинель и зашагал назад. Майор-интендант, разгоряченный, наскочил на него, фуражка лихо сбита на затылок, волосы слиплись на висках, заорал азартно:

— Аню-ута-а! Капитан! Что тут отчубучилось? Кого ранило?

— Все в порядке. Идемте к машине.

— Не-ет, подожди. Что случилось? Ты чего улыбаешься?

— Все в порядке, говорю, — засмеялся Ермаков, и вдруг лицо его перекосилось, он оттолкнул майора, шагнул вперед, проговорил растерянно и изумленно: — Шура?! Шура?!

— Какая Щура? — захохотал майор. — Ты чего, Анюта? Спятил?

Нет, он очень ясно, очень четко увидел в толпе солдат на понтоне знакомое, родное, мелькнувшее милым овалом лицо, ее такую знакомую, тонкую фигуру, ее шинель, ее санитарную сумку, хромовые сапожки.

Но она не заметила его, не подняла головы в тот момент, прошла в толпе, и тогда негромкий, сдавленный волнением оклик настиг ее снова:

— Шура!..

Ее узкие плечи вздрогнули, она вся замерла, незащищенно обернулась, и он увидел ее неподвижные глаза, полные страдания и страха. И он повторил охрипшим голосом:

— Шура…

— Борис? — чуть шевеля губами, прошептала она. — Это ты?.. Ты?..

— Шура…

Он так сильно и горько обнял ее, что она пошатнулась, как бы не веря, зажмурясь, а он, не обращая внимания на людей, бестолково снующих по понтону, толкающих их, стал с болью целовать ее холодные, сомкнутые, не отвечающие ему в это мгновение губы, ее лоб, глаза, вздрагивающие брови, готовый отдать за эту встречу все, что мог еще отдать.

— Шура, пойдем, — повторял он. — Тебе нечего здесь делать. Там никого не ранило. Пойдем. Не надо этого…

Он прижимал ее голову к своему плечу, видел, как сквозь смеженные ресницы просачиваются светлые капельки слез.

— Борис… милый… Если бы ты знал… — прошептала она, с тоской блестя ему в глаза своими влажными главами. — Если бы ты знал, что я передумала в эти дни… Я виновата…

— Ты не можешь быть виноватой. Видишь, все хорошо, мы встретились. Не надо слез…

— Не надо, да… не надо слез. — Она попыталась улыбнуться. — Лучше пойдем… Вон туда, на берег… Как ты похудел! Просто не узнать! Пойдем. Нет, ты не думай, я тебе все, все скажу. А то мы опять расстанемся и ты опять забудешь меня!..

— Шура, мы теперь не расстанемся! Ты будешь со мной. Ты слышишь? Я тебя никуда не отпущу. Ни на шаг от себя!

— Нет, расстанемся. Снова бои, бои…

— Это не сможет нас разлучить.

Они шли по берегу Днепра все дальше и дальше от переправы, постепенно затихали голоса позади, и воздух наливался нежным огнем зари, влажно шуршал песок одичавших пляжей, где оставались следы их сапог — первые, очевидно, за войну следы мужчины и женщины, шедших здесь вместе.

Он остановился, ласково притянул, повернул ее к себе, а она осторожно потрогала рукав его шинели, снизу вверх заглянула ему в лицо, медленно краснея, спросила:

— Неужели это ты? И ты вернулся?

— Я вернулся. И я люблю тебя.

— Я хочу, чтобы… ты меня любил, — прошептала она неуверенно. — Я хочу… только этого.

…Когда двое ушли отсюда, следы, оставшиеся на песке, сначала затянуло водой, потом их совсем рассосало, и они исчезли.

1957

ЮНОСТЬ КОМАНДИРОВ

Часть первая ЕЩЕ НЕ СМОЛКЛИ ПУШКИ

Глава первая

Снег летел в свете мутных фонарей, дымом стекал, сыпался с крыш; всюду возле темных подъездов намело свежие сугробы. Во всем квартале было белым-бело, и вокруг — ни одного прохожего, как в глухую пору зимней ночи. А было уже утро. Было пять часов утра нового, народившегося года. Но им обоим казалось, что не кончился еще вчерашний вечер с его огнями, пахучим снегом на воротниках, толпами и сутолокой на трамвайных остановках. Просто сейчас по пустынным улицам спящего города еще мела, стучала в заборы и ставни прошлогодняя метель, и время замедлилось.

И вдруг в глубине космато дымящейся улицы показался трамвай. Этот вагон, пустой, одинокий, беззвучно полз, пробиваясь в снежной мгле. Трамвай напомнил о времени, и оно помчалось.

— Подождите, куда мы пришли? Ах да, Октябрьская! Смотрите, мы дошли до Октябрьской. Хватит. Я сейчас упаду от усталости.

Валя решительно остановилась, опустив подбородок в воротник; от дыхания мех около ее губ заиндевел, заиндевели и смерзлись кончики ресниц. Алексей проговорил:

— Кажется, утро…

— А трамвай такой же унылый, усталый, как мы с вами! — сказала Валя и засмеялась. — После праздника всегда чего-то жалко. Правда? Вот и у вас почему-то грустное лицо.