Том 1

Чтобы двор нас принимал любезно,
Рекомендацией нам запастись полезно.
Ведь к знати лишь тогда открыт бывает путь,
Коль сообщить о нас захочет кто-нибудь
И, будучи лицом достойным уваженья,
О наших качествах шепнет без промедленья.
О, как бы я хотел, чтоб рассказали вам,
Что я за человек, подробней, чем я сам!

Эраст.

Но, сударь, вижу я своими же глазами
Все то, что о себе сказать могли б вы сами.

Каритидес.

Ученый я и вам уже давно дивлюсь:
Я не педант из тех, чьи имена на us,
И так как пошлы все названья по-латыни,
Лишь греческий язык мне нравится отныне.
Чтоб имя личное оканчивать на es,
Стал называться я — месье Каритидес.

Эраст

Каритидес? Пусть так. Однако в чем же дело?

Каритидес.

Свое прошение я вам прочел бы смело.
По должности своей могли бы вы потом
С моею просьбою предстать пред королем.

Эраст.

Не лучше ль самому вам, сударь, сделать это?

Каритидес.

На доступ к королю, я знаю, нет запрета,
Но, пользуясь его высокой добротой,
Несут так много просьб, что в пестроте такой
Их трудно разобрать… Прошу у вас услуги:
Устройте, чтоб мою прочел он на досуге.

Эраст.

Вы сами можете. Немного подождать…

Каритидес.

Ах, сударь! Здесь у слуг совсем иная стать:
Они ведут себя с ученым как попало,
Лишь в караульное я мог пробраться зало.
Лакейства дерзости терплю я с давних пор
И уж давным-давно хотел оставить двор,
Когда б поверить мне не захотелось свято,
Что вы могли бы стать подобьем Мецената.
Влиянью вашему я цену знаю сам.

Эраст.

Что ж! Дайте просьбу мне, я завтра передам.

Каритидес.

Я вам прочту ее. Не будет долгим чтенье.

Эраст.

Но…

Каритидес.

Сударь, выслушать молю мое прошенье!

«К королю.

Ваше величество!

Ваш всесмиреннейший, всепокорнейший, всепреданнейший и всеученейший подданный и слуга Каритидес, француз по происхождению, грек по профессии,[87] усмотрев грубые и явные ошибки на вывесках домов, лавок, кабачков, зал для игры в мяч и других мест Вашего прекрасного города Парижа, происходящие оттого, что невежественные составители вышеназванных надписей своей варварской, зловредной и отвратительной орфографией извращают в них всякий смысл и значение, совершенно не считаясь с их этимологией, аналогией, энергией и аллегорией, к великому позору республики ученых и всей французской нации, которая вышеуказанными погрешностями и грубыми ошибками срамит и бесчестит себя перед иностранцами, в особенности же перед немцами, с любопытством читающими и изучающими вышеуказанные надписи…».

Эраст.

Но просьба так длинна, что может рассердить.

Каритидес.

Меж тем ни слова в ней нельзя мне опустить.

Эраст.

Кончайте же скорей!..