Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

За последние дни ничего заслуживающего внимания в замке не произошло, но полное безделье давало Текле возможность обдумать свое положение, и в полной тишине, когда улеглось восторженное впечатление первых дней, она стала примечать многое такое, на что раньше не обращала внимания. Она заметила, между прочим, что Эбба стала с нею менее любезна, а барон Магнус стал более настойчиво и неотступно оказывать ей всяческие любезности, что слуги открыто стали выказывать ей нерасположение и иногда даже позволяли себе непочтительные выражения по ее адресу.

Приняв все вместе взятое во внимание, она пришла к заключению, что пробыла в замке слишком долго. Однако, когда она еще накануне заговорила о своем решении уехать, Эбба клялась ей, что она не может быть в тягость, и настойчиво просила ее отложить отъезд.

Теперь, думая о том, что она почувствовала в то мгновение, когда решилась уехать, в ее воображении предстал образ молодого барона Магнуса. Он же глядел на нее глазами, которые приковывали ее к нему; она чувствовала свою внутреннюю связь с ним, чувствовала, как была пропитана его духом. Она знала, так ей казалось, что в день, когда она больше не увидит его, она умрет.

Все остальные мысли о возможности видеть его всегда, о последствиях ее любви, если она обнаружится, о недовольстве Эббы, о мести мужа и о законном преследовании — ничто не могло осилить единственного чувства любви к нему.

За весь этот день она ни разу с ним не встретилась наедине, и ею овладела такая жажда его увидеть, что она, считая, что от ее лишь желания зависит притянуть его к себе, упорно стала смотреть в одну точку в конце липовой аллеи. Глаза широко раскрылись, зрачки то расширялись, то сокращались, как будто она вдали ловила какой-то предмет, подобно морским медузам, втягивающим в себя свои жертвы с помощью судорожных движений своего круглого тела, лицо ее стало бледное, безжизненное, и она долго простояла так, напрягая все мускулы. Вдруг она подняла руку и начала тихо манить отсутствующего; затем приподняла вторую руку, и обе руки, казалось, тянули невидимые вожжи; губы шептали тихую молитву или заклинание. И вот вдали, где последние лучи солнца светились сквозь листву липовых деревьев, показалась стройная фигура молодого человека. Улыбка торжества осенила лицо молодой женщины, и в эту минуту она объяснила появление Альберта не делом случая, а результатом своей воли, особой силы, дарованной ей Провидением.

Еще мгновение — и юноша лежал в объятиях любимой женщины; она покрывала его поцелуями и почти насильно повлекла его в грот.

Вдруг поблизости раздались быстрые шаги, и у входа в грот появилась Эбба в амазонке и с хлыстом в руке.

— Уличная девка! обманщица! — крикнула она Текле в порыве ревности и попранной гордости. — На, получи!

И разгоряченное лицо Теклы обжег удар хлыста.

— Ты спасла мою жизнь, это не требовало геройства, а я, как могла, отблагодарила тебя, дав тебе место в моем сердце и в доме. Ты же похищаешь у меня единственное, что мне дорого, несмотря даже на то, что у тебя самой есть муж и свой дом! Как ты однажды выгнала из дома отца, которому ты обязана жизнью, так теперь я хлыстом выгоняю тебя! Вон! вон! вон, грязное существо! За твою услугу тебя следовало просто отблагодарить деньгами: их ты, пожалуй, сумела бы лучше оценить, чем мою дружбу.

Она гнала перед собой Теклу через парк, через двор, где собрались лакеи и смотрели с любопытством на неожиданное происшествие, и все время провожала ее оскорбительными словами, вызванными злобой и ревностью; опозоренная Текла шла, покорно опустив голову; казалось, что нанесенные ей оскорбления действуют успокоительно на больную совесть.

Когда же ее вытолкали за ворота и тяжелая дверь захлопнулась за ней, из горя ли от потери того, чего она здесь лишилась, из ужаса ли перед мыслью об ожидавшем ее приеме дома к ней сразу вернулось сознание: обернувшись лицом к неприятелю и подняв сжатую в кулак руку, она крикнула глухим голосом:

— Горе этому дому! И проклятие на твою голову!

В эту самую минуту в помещении сторожа замка над воротами отворилось окно и из него кто-то выплеснул по направлению взбешенной женщины ведро помоев; она, обезумев, бросилась в лес. Шляпка свалилась с ее головы, и она не дала себе труда поправить ее; ноги ударялись о камни и корни, и, перескакивая через кочки, она упала руками вперед на не обсохшее после дождя место. Наконец достигла она забора и, подобрав одной рукой платье, взобралась на него и только собиралась перешагнуть на другую сторону, как в молодом ельнике раздался знакомый ей голос. Но в эту минуту он показался ей чужим, потому что она так давно его не слышала.

— Ты, кажется, сидишь на заборе, как на деревянном коне.