Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

— Дождь продолжается? Раскройте настежь ставни.

Дождь перестал. Небо прояснилось. В комнату проникла полоса бледного света, разливаясь по гобелену, по старинному гобелену, который Джусто привез, в 1508 году, из Фландрии. И взгляд Андреа медленно блуждал по стенам, любуясь гармоничными красками, благочестивыми фигурами, которые были свидетелями стольких восторгов и улыбались веселому пробуждению даже скрашивали печаль бессонных ночей раненого. Все эти знакомые и любимые предметы, казалось, приветствовали его. Он снова смотрел на них особенным умилением. И в его душе всплыл образ Донны Марии.

Он закурил папиросу и с каким-то сладострастием стал следить за табачным дымом. Необычное довольство разливалось по всем его членам, и он был в счастливом расположении духа. Он смешивал свои фантазии с клубами дыма, в этом неярком свете, где цвета и очертания принимали самую нежную расплывчатость.

Его мысли не возвращались к минувшим дням, но устремлялись в будущее. Он увидит Донну Марию, через два, через три месяца, — пожалуй, даже гораздо раньше, и тогда-то возобновит эту любовь, таившую для него столько неясных надежд и столько тайного влечения. Это будет истинная вторая любовь, со всей глубиной и сладостью, и печалью второй любви. Донна Мария Феррес казалась Идеальной Любовницей, для образованного мужчины, подругою с тылом, по выражению Шарля Бодлера, единственной Утешительницей, той, что ободряет и прощает, умея прощать. Конечно, подчеркивая в книге Шелли два скорбных стиха, она должна была повторять в сердце другие слова, а, перечитывая всю поэму, должна была плакать, как таинственная Дама, и долго думать о благоговейном лечении, о чудесном исцелении. — «Я не буду твоей никогда?» Почему никогда? Со слишком глубоким волнением страсти, в тот день, в лесу Викомиле, она ответила: «Я вас люблю, люблю, люблю!»

Он еще слышал ее голос, незабвенный голос. И в его мысли вплелась Елена Мути, приблизилась к другой, слилась с другой, вызванной этим голосом, и, мало-помалу, направила его мысли на чувственные образы. Постель, где он отдыхал, и все окружающие предметы, свидетели и соучастники прежнего опьянения, мало-помалу начинали подсказывать ему чувственные образы. Из любопытства, он начал в своем воображении раздевать сиенку, окружать ее своим желанием, придавать ей положение покорного тела, видеть ее в своих объятиях, обладать ею. Материальное обладание этой столь непорочной и столь чистой женщиной показалось ему самым возвышенным, самым новым, самым редким наслаждением, какого он мог бы добиться, и эта комната показалась ему самым достойным для этого наслаждения местом, потому что придала бы особенную остроту чувству осквернения и святотатства, которым, по его замыслу, должен был сопровождаться тайный акт.

Комната была овеяна святостью, как часовня. Здесь были собраны почти все бывшие у него церковные материи и почти все гобелены религиозного содержания. Постель стояла на возвышении под венецианским балдахином из полосатого бархата XVI века, с фоном из вызолоченного серебра и золотыми рельефными украшениями линялого красного цвета, он, должно быть, был в старину ризой, так как в рисунке были латинские надписи и плоды Жертвоприношения: виноград и колосья. В головах постели был маленький, тончайшей работы, фламандский гобелен, шитый золотом, изображавший Благовещение. Другие гобелены, украшенные гербами рода Сперелли, закрывали стены, на них были вышиты события из жизни Девы Марии и деяния мучеников, апостолов и пророков. Воздух, с изображением Притчи о мудрых и глупых девах и два куска ризы закрывали камин. Церковная мебель, из резного дерева, XV века, довершала благочестивые украшения, вместе с майоликой Луки делла Роббиа и стульями с обтянутыми церковной материей спинками и сиденьями, где была изображена история Сотворения мира. И всюду, с изысканным вкусом, для украшения и удобства, были разложены другие церковные материи: покрывала для чаши, покрывала для крещения, крышки от чаш, ризы, нарукавницы, епитрахили, стихари. На каменной доске, как на алтаре, сиял триптих Ганса Мемлинга «Поклонение волхвов», разовая в комнате лучезарность великого произведения искусства.

В некоторых вышитых надписях, среди слов Ангельского Приветствия, мелькало имя Марии, и во многих местах попадалось большое М, в одном но было даже вышито жемчугом и гранатами. «Разве входя в эту комнату, — думал утонченный обойщик, — она не подумает, что входит в обитель своей Славы?» И долго, с наслаждением, мысленно представлял греховный образ среди священных изображений, и еще лишний раз эстетическое чувство и утонченная чувствительность затмили в нем прямое и человеческое чувство любви.

Стефан постучался в дверь и сказал:

— Смею доложить господину графу, что уже три.