Том 1. Очерки Боза. Мадфогские записки

Миссис Тибс шепотом осведомилась о здоровье миссис Блосс. Миссис Блосс с великолепным презрением к памяти Линдли Меррея[74] самым обстоятельным образом ответила на различные вопросы, вслед за чем наступила пауза, во время которой кушанья начали исчезать с ужасающей быстротой.

— Не правда ли, мистер О’Блири, вам очень понравились позавчера дамы, которые ехали на прием во дворец? — спросила миссис Тибс, надеясь, что завяжется разговор*

— Да,— ответил Орсон с набитым ртом.

— Вам вряд ли приходилось видеть что-либо подобное прежде?—подсказал Уисботл.

— Да,— кроме утренних приемов у вице-короля.

— Неужели они могут сравниться с нашими приемами?

— Они куда роскошнее.

— Ах, не скажите,— заметил аристократ Уисботл,— вдовствующая маркиза Пабликкеш была одета просто великолепно, да и барон Шлаппенбахенхаузен тоже.

— По какому поводу он представлялся ко двору? — спросил Ивенсои.

— По поводу своего прибытия в Англию.

— Так я и думал,— проворчал радикал.— Что-то не слышно, чтобы эти господа представлялись по поводу своего отъезда. Они не так глупы.

— Разве кто обяжет их синетурой,— слабым голосом сказала миссис Блосс, вступая в разговор.

— Во всяком случае,— уклончиво заметил Уисботл,— Это замечательное зрелище.

— А вам не приходило в голову,— вопросил неугомонный радикал,— вам не приходило в голову, что эти бесценные украшения общества оплачиваете вы сами?

— Мне это, конечно, приходило в голову,— сказал Уисботл, уверенный, что приводит неопровержимый довод,— мне это приходило в голову, и я согласен их оплачивать.

— Ну, так мне это тоже приходило в голову,— возразил Джон Ивенсон,— и я не согласей их оплачивать. С какой стати? Я говорю — с какой стати? — продолжал любитель политики, откладывая газету и стуча пальцем по столу.— Существуют два великих принципа — спрос...

— Дорогая, будь добра, чашечку чая,— перебил Тибс.

— И предложение...

— Будьте любезны, передайте, пожалуйста, чашку мистеру Тибсу,— сказала миссис Тибе, прерывая это доказательство и бессознательно иллюстрируя его.

Нить рассуждений оратора была оборвана. Он допил свой чай и снова взялся за газету.

— Если погода будет хорошая,— объявил мистер Альфред Томкинс, обращаясь ко всему обществу,— я поеду сегодня в Ричмонд и вернусь оттуда на пароходе. Игра света и тени на Темзе великолепна; контраст между синевой неба и желтизной воды бывает бесподобен.

Мистер Уисботл замурлыкал: «Ты струись, река, сверкая».

— У нас в Ирландии великолепные пароходы,— сказал О’Блири.

— И правда,— сказала миссис Блосс, обрадованная тем, что разговор коснулся понятного предмета.

— Удобства необычайные,— сказал О’Блири.

— Очень необычайные,— поддержала миссис Блосс.— Когда мистер Блосс был жив, обязательства принуждали его ездить по делам в Ирландию. Я ездила с ним, и то, как дамы и джентльмены удобствовались койками, это просто неописательно.

Тибс, прислушивавшийся к этому диалогу, вытаращил глаза и явно был склонен задать какой-то вопрос, но взгляд жены остановил его. Мистер Уисботл рассмеялся и сказал, что Томкинс придумал каламбур; Томкинс тоже рассмеялся и сказал, что ничего не придумывал.

Завтрак закончился, как обычно кончаются завтраки. Разговор замер, собеседники начали играть своими ложечками. Джентльмены поглядывали в окна, бродили по комнате и, оказавшись около двери, исчезали один за другим. Тибс, по приказанию жены, удалился в буфетную, чтобы проверить недельный счет зеленщика, и, наконец, миссис Тибс и миссис Блосс остались одни.

— Господи боже мой,— заговорила последняя,— я чувствую ужасную слабость. Как странно! (Что действительно было странно, принимая во внимание поглощенные ею за утро четыре фунта всяких яств.) Между прочим,— продолжала миссис Блосс,— я еще не видела этого мистера... как бишь его?

— Мистера Гоблера? — подсказала миссис Тибс.

— Да.

— О! —сказала миссис Тибс.— Это таинственный человек. Завтрак, обед и ужин посылаются ему наверх, и он дногда неделями не выходит из своей комнаты.

— Я его не видела и не слышала,— повторила миссис Блосс.

— Сегодня вечером услышите,— ответила миссис Тибс.— По вечерам в воскресенье он обычно стонет.

— Меня никогда никто так не интересовал! — воскликнула миссис Блосс.

Тихий двойной стук прервал их разговор. Доложили о докторе Уоски, который затем и появился в гостиной. Это был низенький толстяк с красным лицом, одетый, разумеется, в черное и носивший белый накрахмаленный шейный платок. У него была прекрасная практика и недурной капиталец, который он накопил, неизменно потакая самым нелепым фантазиям всех женщин всех семей, куда его приглашали. Миссис Тибс выразила намерение удалиться, но ее попросили остаться.

— Ну-с, милая дама, как мы себя чувствуем? — осведомился Уоски сладким голосом.

— Плохо, доктор, очень плохо,— еле слышно ответила миссис Блосс.

— А! Нам надо поберечься, надо непременно следить за собой,— сказал угодливый Уоски, щупая пульс своей интересной пациентки.— Как наш аппетит?

Миссис Блосс покачала головой.