Том 1. Повести. Рассказы. Очерки (1912-1917)

— Второй год здесь толкаюсь, по Бии, к татарам поприсмотрелся… Они народ любопытный, у них, мотри, кажинному ручейку, кажинной балочке прозвище дадено: камень, к примеру, и весь-то с кулак, шапкой прикрыть, расщеперился надвое, вроде вилашек — у них прозвище: «аир таш»; скала ушла в поднебесье, да козырем верхушечка натулилась — у них опять кличка: «карлач-уязы» — ласточкино гнездо, значит. Они, брат, все примечают, любят земельку свою, всему названье дают… Как в святцах…

И, вынув из кармана горсть кедровых орехов, погрыз-погрыз да еще сказал:

— А то и песню сложат хорошую… Едет-поет, идет-поет… Что видит, про то и поет: река — про реку, девка — про девку, орла высмотрит — про орла песня сложена… Доброй души люди, что и говорить…

— Что и говорить, — подхватил другой дядя, сибиряк, — с таким народом жить можно… Ничего…

А лоцман спросил:

— Ну, а как же насчет Глаголева господина?..

Пойдете, што ль, по яблоки-то?.. Поутру как раз на то место потрафим…

— А далеко до него от берега-то?.. — полюбопытствовали.

— Ка-а-ко далеко, — ответил лоцман, — эдак, как тебе сказать — не соврать, версты четыре либо пять, не боле…

— Ой, больше… Как же лесничий добрые пятнадцать верст считает?..

— Мало чего тебе лесничий наскажет… Поди сам-от и не был там… А я скрозь это место знаю… защурясь пройду…

— Не врешь?..

— На вот тебе… Пошто врать, мы не врем… — Обиделся, посмотрел поверх наших голов на видневшиеся вдали беляки и лоцманским, особым голосом, закричал:

— О-о-п!.. Ударь лева-а!.. Еще раз-о-ок!.. Оп!.. Плот пролетел возле самых беляков, качнулся, затрещал в связях.

— Надо иматься, однако… темнеть зачало… Чуть было на камень не натакались. Ишь взмыривает, пропастина…

И опять заревел:

— О-о-оп!.. Давай к берегу-у-у!.. Бей речно!! Бей сильно!!! Еще!! Оп!..

Плот лениво завернул к подрезистому приглубому берегу, и минут через десять мы уже сидели возле костров, кипятили чайники и сговаривались о завтрашней прогулке в фруктовый глаголевский сад.

III

На другой день с полден мы вчетвером направились в экскурсию. Перекусили кой-чего всухомятку, да с тем и пошли; далеко ль тут: час туда, час обратно, да там часа два — к обеду как раз вернемся.

— Так версты четыре, говоришь?

— Четыре либо пять, — откликнулся лоцман.

Поверили: человек резонный.

— Вот я вам все обскажу, слушайте: вот так прямехонько через речонку — курице по брюхо, — Куют прозывается — а там заимка… Как заимку пройдешь, все вправо держись, все вправо — упрешься в гору; а как гору перевалишь, тут тебе и Глаголев господин… Его, брат, сразу узнаешь… Бородища — во, по пояс… Поди сивый стал теперича… По бороде сразу приделишь, кто таков… Ну, в час добрый… Со Христом!..

Впереди шел Владимир, высокий, лет двадцати малый, с покатыми, как у борца, плечами и в короткой не по росту рубахе, за ним жизнерадостный, коренастый Вася с энергичными глазами и чуть пробивающимися усиками. А мы с Петром Николаевичем плелись сзади. Петр Николаевич был малый добрый, товарищ хороший, но трус, каких мало. И, кроме сего, обладал секретом нагонять тоску даже на самую бесшабашную компанию.

— Василий Петрович, Василий Петрович, — говорит он нудным голосом, — а как думаете, тут есть медведи?

Тот молчит, словно не слышит.

— А, Василий Петрович… Есть?

Чтобы отвязаться, Вася кричит раздраженно:

— Есть, есть!.. Они тут еще с прошлого года вас караулят…

А вот и речка. Поискали-поискали брод — нашли, перебрались по камушкам. А Петр Николаевич — человек упрямый — пошел напрямик. И нам видно было, как он, подобрав полы азяма, скакал поперек речки.

— Гоп-ля… Гоп-ля… — Гоп!.. — и как раз угодил в омут, чуть не по пояс. Выругался, выполз на берег. Сидит, отливает из сапог воду, кричит:

— Господа, обождите меня… Я сей-ча-а-а-с…

Дождались, опять пошли. День был пасмурный. Дул ветерок. По небу бежали, торопясь к востоку, низкие облака. Пахло дождем и сыростью. Прошли версты две. А вон и заимка. Да не одна, а целых, кажется, пять. Речка, крутясь и извиваясь, опять пересекла нам дорогу, но, слава богу, возле самых заимок чрез нее налажен из двух сплоченных бревен мост. Бревна ослизли, а берега высоки и круты, да и речонка пыжится тут, переливаясь по камням, как и заправская. Хоть страшно было, а перешли, кто ползком на четвереньках, благо заимочники не видят, а кто похрабрей — на ногах. Поручней не было. Заимочник до этого еще не додумался, а может, нарочно такой мост наладил: мы, дескать, ни в ком не нуждаемся. Да и то сказать: сюда, в этакую глушь, кроме урядника, никто почти из посторонних-то и не заглядывал никогда. А урядник ежели и появится за недоимкой да проползет лишний раз по ослизлым бревнам, эка невидаль! За это ему жалованье от казны идет. Итак, мы возле заимок.

IV

— Молодуха, эй, молодуха! — крикнули мы доившей корову женщине. Повернулась, встала. Высокая, статная, с приятным смугло-розовым лицом и бойкими приветливыми глазами.

— А как нам на заимку Глаголева пробраться?

— Глаголева? — переспросила она нараспев.

— Да.

— Порфирья Яковлевича, што ль?

— Да, да.

— А вам зачем? — заулыбалась, сверкнув белыми, один к одному, зубами.