Миша ясно представил, себе дядю Прохора, его дюжую фигуру, его бородатое румяное лицо. Строчки были написаны вкривь и вкось, самыми обыкновенными чернилами, но они, как живые, звучали мягким и ласковым голосом дяди Прохора, будто он сам вернулся сюда, взял Мишу на руки и вот рассказывает ему о своей беде. «Обо мне же не сумлевайтесь, бог не без милости… Ну только что кто же теперича Мишеньке лыжи мастерить будет али барышне Варваре Ивановне гору? Ну я же теперь навек калека».
Вдруг строчки запрыгали, побежали к правому углу листа, и Миша смахнул с глаз слезы, крякнул и крепко прикусил прыгавшие губы.
После ужина он написал Прохору длинное письмо, в котором уверял его, что он, Миша, с товарищем Степой Прыщиковым, ей-богу, убегут на войну бить немцев. Они отомстят за Прохора!
Спать легли сегодня поздно. Все с няней возились, за доктором бегали. Няня заболела.
Варя еще вчера до смерти надоела папе и маме, по десять раз спрашивая, что бы такое написать на записочках для трех солдатских пакетов.
А теперь, перед самым сном, она, сидя рядом с Мишей, твердой рукой, не колеблясь, выводила на каждой из трех записок:
«Храбрый воин! Заколи, пожалуйста, двух немцев».
Написала, перечла:
— Так им и надо: пусть Прохора не убивают, — и вложила в пакеты.
Ложась спать, Миша сказал ей:
— А я все-таки, Варька, убегу…
— Куда?
— Немцев бить.
Варя, чуть помолчав, ответила:
— Мишенька, и я…
Долго в эту ночь не спалось Варе.
Няня раза два тяжело поднималась со своей кровати и, охая, подходила к ней.
— Нянечка, мне не спится… Поговори со мной, нянечка…
Старуха опускалась на стул и, вся скрючившись, начинала о чем-то рассказывать.
Слушает — не слушает Варя, глаза закрыты, вот-вот уснет.
— Ох, горе-горе…
Варя открывает глаза, удивленно смотрит на няню, а та поднялась со стула, уходить собирается и плачущим голосом говорит:
— Сердечушко-то во мне все изныло… Батюшка ты мой, Прошенька.
— Нянечка… Ты не горюй, нянечка… Не плачь.
— Ах, Варюшка… Жаль ведь… Какой он теперича есть человек? Кто его кормить, поить станет… Охо-хо…
Старуха стоит, пошатываясь, у кровати, а туго повязанная полотенцем голова ее трясется.
— Ну, ангел с тобой, хранитель с тобой… Спи, дитятко, спи.
Она крестит старческой дрожащей рукой Варю и, так же охая, уходит.
Варя, закутавшись в мягкое одеяло, долго еще перебирает в памяти свои беседы с Мишей, и вот мечты вдруг подхватили ее на сказочный ковер-самолет и несут в неведомое далеко. И не может Варя понять: сон или явь это.
Вот они едут с Мишей и Степой Прыщиковым в вагоне. Варя сидит в самом углу купе. Она в белом с красным крестом фартуке. Ей весело смотреть в окно вагона, за которым крутит и метет вьюга, а ей тепло. Она любуется на брата и Степу, как те, в огромных папахах, с золотыми эполетами, рассматривают карту, что-то записывают в книжечку и горячо спорят.
— А куда же вы, девочка, едете? — услыхала Варя голос.
— Немцев бить…
— То есть как бить? Вы же милосердная.
— Нет не бить… Перевязывать… Солдатиков лечить.
Варя открыла глаза, высвободила из-под одеяла руку, нащупала стенку кровати и опять зажмурилась. «Сон», — подумала Варя, но в это время Мишенька подошел к ней и, играя золотым кинжальчиком, сказал:
— А мы скоро, Варька, на воздушном шаре полетим… — сказал так и дернул ее за косичку.
Варя отмахнулась: «Отстань». Глядь: папа и мама по бокам ее сидят.
— Папочка, и ты? И ты, мамочка, с нами?
— Да, — сказали они, — мы только до станции…
— Варька, крепче держись! Держись!
Чувствует Варя — несутся они по воздуху, высоко-высоко, наравне с птицами.
— Ах, Мишенька! Я сорвусь, — шепчет она и видит, как зеленым ковром легли под ней поля с лесами, с речками, деревни видит, города, много городов.
— Лесникова! — вдруг услыхала она голос учителя географии и вся замерла. — Слушайте, Лесникова, покажите мне, где Казань, где Москва… Назовите мне эту реку.
Оглянулась Варя, — учитель в подзорную трубу смотрит вниз, а рукой какое-то колесцо переводит.
— Ну? — А она, Варя Лесникова, фартучек свой быстро-быстро перебирает, думает: «Господи, дай бог сон… сон… Нет, не сон».
— Я… я не подготовилась…
— Спускай! Садись! Легче! — командует Миша, и шар их плавно приник к только что сжатым нивам.
Варя, сильно вздрогнув, спрыгнула на землю и сразу догадалась, что про учителя географии был сон. И все трое — Миша, Степа и она — побежали к тому месту, где радостно играла музыка.
Быстрей и быстрей несутся они, схватившись за руки, а впереди и с боков бегут солдаты, скачет конница, и все кричат звонкими голосами:
— Вперед! Вперед!
Ярко солнце светит, гудит земля от топота.
— Поспешай, чадо! — знакомый слышит Варя голос.
То батюшка, отец Сергий, бежит с крестом возле нее и, улыбаясь, осеняет ее благословением. А вдали по полосе няня торопится, машет Варе рукой:
— Варечка, не отставай, дитятко, не отставай!
А сама на бегу то упадет, то поднимается.
— Вперед! Вперед! — со всех сторон льется клич.
И уже все поле покрыто воинством, знамена реют в воздухе, ядреная песня звенит, на белых конях генералы мчатся.
— Победа! Победа!
Пушки, должно быть, грянули, колокола залились, все ликует, движется.