Том 1. Повести. Рассказы. Очерки (1912-1917)

Несмотря на то что день был морозный — гимназистки частенько прятали носы в муфты, а у восьмиклассника Коли Фунтикова заиндевели усы и борода, — несмотря на усталость, все учащиеся были весьма довольны манифестацией: пошли насмарку и геометрия, и латынь, и немецкий, да и назавтра обещано послабление.

Потом в той гимназии, где училась Варя Лесникова, стали готовиться к патриотическому вечеру. Через неделю у реалистов также будет патриотический вечер, у коммерсантов был только что…

Словом, война совсем, совсем не страшная. Хотя позабрали порядочно на войну народа: у трех Вариных подруг братьев взяли, у Сашеньки Востротиной — отца и дядю, но у Вари в семье, слава богу, пока все благополучно. Вот только няниного сына, Прохора, угнали.

II

В воскресенье погода установилась добрая. После трескучих морозов сразу потеплело. Небо ласковое, синее, и деревья в Варином саду, нарядившись в легкие пушистые кружева, были задумчивы и чисты.

Брат Вари, гимназистик Миша, и с ним целая стая ребятишек весь день вели отважную игру. Они, гикая и ухарски свистя, шумно носились по двору и саду, барахтались в сугробах и с азартом друг друга тузили. Старая няня два раза выходила в своей кацавейке в сад звать домой Мишу.

— У нас война. Проваливай!

И когда она настойчиво вышла в третий, то, будучи принята за неприятельского шпиона, едва не угодила в плен, причем, поспешно отступая, она отделалась лишь тем, что военный летчик Карась ловко метнул с аэроплана бомбу, то есть, забравшись на сарай, лопатой свалил на няню свесившуюся снежную глыбу.

— Эх ты! Ну-ка! — крикнула перепуганная нянька, навсегда покидая поле братоубийственной войны.

И лишь под вечер, когда зажгли огни, Миша явился домой. Тяжело сопя, он вошел в свою комнату, хлопнув дверью.

Варя отложила в сторону задачник и пошла навестить брата. Замыв Мише разбитый нос, ворчливая няня прикладывала к синяку под глазом большой старинный пятак:

— Добалуешься ты до дела, добалуешься…

Из дальнейших пререканий няни с братом Варя узнала, что нос Мише разбил «неприятель», когда они брали траншею, а фонарь под глазом подставили неприятельские скрытые саперы, сцапав Мишу в хлеву.

— И зачем вы, озорники, палочьями-то бьетесь? — скрипела няня.

— Война! Понимаешь: война.

— А кабы он тебе вышиб глаз-то?

— Наплевать: война!

Хотя отец назвал Мишу болваном, а мать на три дня оставила его без сладкого, он чувствовал себя героем: гордо ходил с завязанным глазом по комнатам, пугал воинственным кличем маленькую собачонку Зорьку, а когда поздно вечером ординарец командующего армией, гимназист-приготовишка, крадучись, принес ему за храбрость вырезанный из жести крест, Миша таким преисполнился восторгом, что, неистово крича, бросился галопом в залу, вскочил на стул, залез на пианино, спрыгнул на пол, боднул подвернувшуюся няню, а потом, влетев в коридор, поймал за левую ногу улыбавшегося ординарца и поволок его в столовую. Ординарец, маленький карапуз в большой папахе и шинели до пят, испуганно скакал на правой ноге за Мишей, сюсюкая тонким голосом:

— Брось… Не балуйся… Отстань!

III

Когда легли спать, Миша долго посвящал Варю в свои военные дела. Кавалерийские набеги, фланг, тыл, встречный бой и много других странных и непонятных слов услыхала в эту ночь Варя.

— Иди и ты к нам…

— Я, Мишенька, боюсь.

— Ха, боюсь… А как же взаправдышная-то война?.. Ведь там по тысяче убивают… Почитай-ка в газетах…

— Неужели, Миша, по тысяче?

— Натурально…