Том 1. Произведения 1926-1937

—  …это было год спустя… / …все кусты легли на землю / все кусты сказали внемлю… — См. по поводу соположения мотивов времени и кустарников примеч. к № 17.

—  …человек находит части… — Ср.,в связи с «дробностью мира», примеч. к № 19 (с. 146) и 23.

—  …и фанагорийцы… — Т.е. обитатели Фанагории, древнегреческого портового города на Таманском п-ове Черного моря.

— …ЭТА ДВЕРЬ БЫЛА ВОЛНОЙ… / НА ОХОТУ Я ПОШЕЛ… — Здесь присутствуют в свернутом виде мотивы моря и охоты (как охоты за истиной — БОГ БОГ ГДЕ ЖЕ ТЫв след. стихе), обсуждавшиеся в примеч. к №№ 16 и 17.

19. Кругом возможно Бог^*

Машинопись с авторской правкой. Исправляем опечатки: Стаканы мои наполняются пением(вместо …наполнятся…); Ну, все в сборе(вместо Не все в сборе); Я счет потерял(вместо Я свет потерял); Петры, Иваныи т. д. (вместо Петровы…); Ужели это коробка зла(вместо …эта…); вводим также предложенное Вл. Эрлем перераспределение по смыслу двух реплик Бурковаи Фомина. Впервые поэма опубликована нами: [25].

Произведение датируется, по воспоминаниям близких, весной 1930 или 1931 года. Начиная с этого времени, Введенский пользуется более или менее нормативной пунктуацией.

Я. С. Друскин, находя в композиции поэмы иероглиф окружения или окаймления (см. подробнее его заключительные заметки к Последнему разговору.№ 29.10; о термине иероглиф, введенном Л. Липавским. см. примеч. к № 2), замечает: «В эпилоге на Кругом возможно Богза несколько строк до конца сказано: Быть может только Бог.И в самом названии этой большой (около 1000 строк) вещи, которую можно назвать эсхатологической мистерией или по-русски — действом, и в самом повторении той же мысли в конце — иероглиф окружения. Что касается этой фразы, то она допускает два толкования: её можно понимать как незаконченное проблематичное суждение: может быть, есть только Бог. Т. Липавская ставит акцепт на слове „быть“. Тогда это законченное категорическое суждение, и смысл его тот же, что в изречениях книги Исхода. 3. 14 и I Коринф., 15, 28».

Священный полет цветов. — Цветы сказали небо отворись / и нас возьми к себе. / Земля осталась… — Этот пролог с его сакральной мотивировкой примыкает к традиции «Пролога на небесах», известной в древней и новой литературе — от Книги Иова до гётевского «Фауста». Можно сказать, что вознесению на отворившиеся небеса эдемических цветов (ср. в некоторых мифологиях обозначение цветами душ умерших) в прологе — противопоставлено дальнейшее действие поэмы, протекающее в пределах весьма инфернальной земли, оставшейся подчиненнойсвоей горькой судьбе.См., в связи с вознесением земляка в «Лапе» Хармса, ниже, примеч. к с. 132.