Том 1. Стихотворения

Конец зимы Баратынский проводит в Тамбове. К пребыванию в Тамбове относится первая влюбленность Баратынского, если не считать очень смутных семейных преданий о Вареньке Кучиной, соседке по Смоленскому имению Баратынских, которая якобы долгое время была его единственной любовью и отношения с которой установились в Подвойском. Предание это едва ли не опровергается его тамбовским увлечением. Он пишет матери перед отъездом: «Мне кажется, что, покидая Мару, я распростился с дружбой, и, уезжая из Тамбова, я распростился с любовью. Не могу ли я, возвратившись сюда, оказаться снова среди гениев этих двух чувств?»

К отъезду из Тамбова Баратынский более или менее определился как человек. Определились черты его характера: расплывчатые, без достаточной цельности и без сильной воли. Мечтательная рассудочность сочеталась у него с внутренней тягой ко всему сильному, «романтическому». Его тянуло к людям волевым. Ему необходимы были опора и руководство. Такой опорой в детстве для него была мать; как только он выходит из-под ее опеки, он ищет такой опоры в друзьях и тоскует, пока не попадает в среду детей, более его инициативных. Характерно, что «благонравный» тихоня паж Баратынский оказывается в передовом отряде корпусных шалунов и головорезов. Корпусные потрясения пережил он в деревне: там, размышляя в тиши, пришел он к выводу о «бренности всего земного», суетности счастья и «несбыточности надежд». Эта философия, вполне книжная, все же была и мироощущением юноши, к восемнадцати годам уже умудренного жизненным опытом.

Из Тамбова Баратынский в январе выезжает в Москву, а затем в Петербург, с намерением поступить на военную службу рядовым.

Перед самым отъездом он пишет матери письмо, из которого можно заключить об огорчениях семьи, связанных с его судьбой.[36]

На протяжении двух лет деревенской жизни Баратынский не порывает связей с петербургскими друзьями. Вернувшись из Мары в Подвойское, он пишет матери, чтобы она пересылала ему «его обильную переписку с Петербургом».[37] Друзья – это товарищи по Корпусу, в числе их, без всякого сомнения, и Креницын. Таким образом разрушается общепринятое представление о новичке Баратынском, не имеющем никаких связей в Петербурге до счастливого знакомства с Дельвигом. В Петербурге Баратынский попадает в свою среду: это кружок Креницына с их «ментором» А. Бестужевым, как раз в эту пору связывающийся с Вольным обществом любителей российской словесности и петербургскими журналами.

В Петербурге (1818–1820)

Баратынский вернулся в Петербург осенью 1818 г. Первое время он продолжал жизнь юноши, опекаемого родственниками: повидимому, он жил у дяди своего П. А. Баратынского. Однако он уже был поэтом и человеком, многое пережившим. Петербург должен он был воспринять по-новому. Многое переменилось. Впоследствии декабристы утверждали, что все переменилось, начиная с 1817 г.:[38] «Люди, видевшие худое или желавшие лучшего, от множества шпионов, принуждены стали разговаривать скрытно, а через то теснее между собой сближалися». В своем письме из крепости о положении России после наполеоновских войн А. Бестужев писал: «Во всех углах виделись недовольные лица, на улицах пожимали плечами, везде шептались, – все говорили: к чему это приведет? Все элементы были в брожении». Настроения эти больше всего, конечно, чувствовались в Петербурге. В корпусах были недовольны своим начальством и воспитателями. Пажи писали вольнодумные стихи и устраивали «тайные собрания» под руководством молодого литератора офицера Александра Бестужева (см. выше). В Вольном обществе любителей российской словесности образовалась группа молодых литераторов, мечтавших о направлении общества более либеральном и литературной деятельности более широкой. Это были: Ф. Глинка, Кюхельбекер, позднее Рылеев, Дельвиг и другие. В то время Общество это, считавшееся впоследствии рассадником декабристских идей, было организацией благотворительной. «Основано оно было по большей части членами масонской ложи избранного Михаила», как то: Крикуновским, Боровковым и Никитиным. «Вначале не было почти и литераторов, а собиравшиеся люди, видавшиеся в одной масонской ложе и желавшие как-нибудь помогать бедным ученого сословия. После министр народного просвещения исходатайствовал им особый устав и позволил издавать журнал…»[39] (1818 г.). Постепенно с главных ролей вытесняются «старики». Однако настоящая борьба за преобладание в Обществе начинается позднее, уже в 1820 году.