Том 1. Стихотворения

«Звезды читали судьбу по гробам механических птиц…»

Звезды читали судьбу по гробам механических птиц
Память вселенной кончалась белой страницей
Медные машины перебивали стеклянные и пели
склонившись в обитель измученных лиц
Подъемные машины спускались ко снам
подземных миров, где балагурили
Погибшие души в сиянии грубых шаров
и машины вертелись назад, цветы повторялись
и к гибели рвались священники павшие в сад
Дьявол у отдушины ада спрашивал Шеллинга о погоде

«Небо арктических цилиндров было наклонено…»

Небо арктических цилиндров было наклонено к неземному
скольжению морей отражения. (Стихия Мореллы
и в солнечном измерении неизмеримая.)
Всё разрешалось у подножия философии Гегеля, где
субъективная и объективная логика согласно
играли на солнце – но с различных сторон –
нисходящие и восходящие гаммы.
Но когда руки их встречались на одной и той же ноте,
происходило томительное междуцарствие звуков
и одну секунду казалось: плоскости отражения
качались и смешивались, и если бы сомнения
продолжали быть, вся постройка обратилась бы
обратно в хаос.
Уж и так из запасных звуков вырывались черные руки
и ноги, высовывались языки и длинные мокрые
волосы периодически, как дождь, закрывали
горизонт.
Количество рвалось наводнить метрополию сумерками.
Качество, как огненный столб, всё выше и выше
ввинчивалось к рождению воды.
Но вот логики просыпались от оцепенения и сферы опять
ускоряли свой бег, из бездны вставал розовый
юноша исполинского роста в светло-зеленых
брюках.
Было скучно.

«Ноги судьбы были сделаны из золота…»

Ноги судьбы были сделаны из золота.
Живот – из бледных рассветных освещений.
Грудь – из стекла.
Руки – из стали.
Голова ее была вырезана из прошлогодней газеты,
а окули, окули были открыты всем ветрам, и к ним
плыли уносимые теченьем воздушные шары,
флаги, церковные сооружения и огромные
игральные карты египетского происхождения.
Затем окули замыкались, и тысячу лет гром грохотал над
землею, в то время как ангелы, выглядывая
из окон дирижаблей и публичных домов,
многозначительно показывали палец.
И вдруг рождались стихи, всё шумело и плакало
под дождем, и мокли уличные плакаты, и листья
в уличном ручье забывали о преступлении
литературы.

«Стеклянный шар, магический кристалл…»