Том 1. Стихотворения и поэмы 1910-1927

Все ждут, все ждут:
     когда ж начнешь ты падать,
еще горящ,
и первая
   Испании эспада
проколет хрящ.
Ведь радостнее
    всех людских профессии, –
сменясь в лице,
судьбу чужую
    взвесив на эфесе,
ударить в цель!

1927

«Дурацкое званье поэта…»

1

Дурацкое званье поэта
я не уступлю
    никому –
ни грохоту
   Нового Света,
ни славе
   грядущих коммун.
Смотрите –
   какое простое,
веселое слово:
    весна!
С ней –
  все остальное –
      пустое,
с ней –
  каждая строчка
      ясна.
Сидите,
  томитесь,
    корпите
на каменном кресле
     труда
в надсаде,
   в натуге
     в нарпите,
а это ведь –
    все ерунда!
Вот выйти
   и выдохнуть разом
всю гарь
   человеческих дней
и метить
   расширенным глазом
на то,
  что больней и родней.

2

Весна
  обжигает мне щеки,
за дальнюю тьму
     отступив,
за щелканье счетов,
     за щекот
пастушьего свиста
     в степи,
за давние дни,
    за тетради,
где первые звезды
     растут;
весна
  меня вновь лихорадит
всей свежестью
    первых простуд.
И этим простором
     простужен,
об тело
  обсвистанных лет,
я жизнь свою вижу,
     как в луже
фонарный
   дробящийся
      свет.

3

Должно быть,
    такое же вроде
шершавое тело
    у льва,
что так же,
   и гол и юродив,
втесался оскалом
     в бульвар,
что так же
   подброшен под этот
подъезд
  и прыжок этажа,
дурацкое званье поэта
гранитным хребтом
     сторожа.

4

Дурацкое званье поэта
нельзя уступить
    никому –
ни грохоту
   Нового Света,
ни славе
   грядущих коммун.
Не то
  чтобы выгодно очень,
не то
  чтобы славы призыв,
но –
  слишком беззвучен,
      безмочен
наш радио-тусклый
     язык!
Я думал,
   что – звезды потушит
летучий поток
    этих искр,
а это –
  придумали слушать
Неждановой
   старенький визг.
Не формул
   пресветлые диски
вращают
   штурвал рулевой,
а те же
  мышиные писки
вывозят нас всех
     на кривой.
Я знаю,
  что лучшее в мире –
над ВЦИКом
    полощущий флаг.
Но ты,
  стопудовая гиря,
ты прошлое,
   давишь наш шаг.

5

И я
 за дешевую цену
в накрашенный
    впутался хор.
«На сцену,
   на сцену,
     на сцену,
на сцену!» –
    зовет бутафор.
Как плотно
   настегана вата,
как лживая маска
     пестра,
как томно скулит
    Травиата
со всех
  бесконечных эстрад!
И наших-то дней
     неуемных
грозовый
   и вольный раскат –
ей дадено
   втиснуть в приемник,
чтоб стала
   такая тоска!
И памятно
   вещее слово,
промолнийное
    о том,
как – «мертвый
    хватает живого»,
прикрывшись
    могильным щитом…
В щепу
  эти прелые доски!
Седой и слепой
    их несет.
Мы сами –
   взошли на подмостки
Карпатско-Синайских
      высот.

6

А я
 наструню
   свою рифму,
поставлю на вызов –
      весну,
и в ухо далекое
    крикну,
и по сердцу
   полосану.
И в свежие годы
     вольются,
и бодрых поднимут
     ребят –
родных сыновей
    революций, –
что всех Травиат
     истребят.
И это уж будут –
     не стансы,
здесь места не станет
      игре:
с широковещательных
      станций
ударит
  громовый декрет!..
Я вижу и чувствую
     этот
разыгранный начисто
      матч –
меж
  званьем дурацким поэта
и розблеском
    радийных мачт!

1926

«Не за силу, не за качество…»