Том 1. Стихотворения и поэмы 1910-1927

Я лирик
  по складу своей души,
по самой
   строчечной сути.
Казалось бы, просто:
      сиди и пиши,
за лирику –
   кто же осудит?
Так нет –
   нетерпенье!
     Взманило вдаль,
толкнуло к морю,
    к прибою.
Шумела и пенилась лирика:
       «Дай
стеной мне встать
     голубою!»
Она обнимала,
    рвала с корней,
в коленах
   стала пошатывать,
и с места гнала,
    и вела верней
любого колонновожатого.
Как на море буря,
     мачтой маша,
до слез начинает
     захлестывать,
так –
  лирика это или душа –
бьет в борт
   человечьего остова.

2

Нас бури несли
    или снилось во сне?
Давно не видали
     их мы.
Казалось:
   лишь горы начнут яснеть –
и взмоют прибоем
     рифмы.
Доехал до моря, –
     но море не то.
Писать ли портрет
     с такого?
Ни пены,
  ни бури…
    Молочных цветов.
В туманы –
   берег окован.
Постыл и невесел
     курортный режим,
к таким приучает
     рожам,
что будто от них мы –
      слегли и лежим
и на ноги встать
    не можем.
Меж пухлых телес
     застревает нога.
Киты –
  по салу и крови…
Таких вот –
   не смог продырявить наган,
задохся
  в верхнем покрове.

3

От трестовских спин
     и от спецовских жен
все море
   жиром замаслено.
А может,
   я просто жарой раздражен,
взвожу на море
    напраслины?
Но нет:
  и оно,
   наморщив гладь,
играя с солнцем
    в пятнашки,
нет-нет да и вздрогнет,
      нет-нет да и – глядь
с тоской
  на вздутые ляжки.
И солнца
   академический лик,
скользя
  по небесной сини,
нет-нет да и вспыхнет,
      и влажный двойник
в воде его –
    голову вскинет.
А впрочем, что же,
     курорт – как курорт,
в лазуревой хмари
     дымок.
И я –
  ни капли не прокурор,
и пляж –
   не скамья подсудимых.

4

Но вот,
  чугунясь загаром плеча,
нагретым
   мускулом двигая,
над шрифтом
    убористых строк Ильича –
фигура чья-то
    над книгою.
Я лежмя лежал –
     и не знал, что – гроза,
я встать и не думал
     вовсе…
И вдруг
  черкнули синью глаза:
упорист зрачок
    в свердловце.
Ага!
 загудел над снастями шторм…
Но с виду –
    все было спокойно.
И мы говорили
    про МОПР и про корм,
про колониальные
     войны.
Потом посмотрели
     друг другу в глаза,
и дрожь
  от земли до неба
стрельнула –
    и ходу не стало назад,
и нэп –
  как будто и не был.

5

Он слово сронил –
     и пошла колебать
волна за волною
    снова…
И в слове –
   не удаль и не похвальба, –
пальба была
   в каждом слове.
И гребнями взмылился
      белый отряд,
и в сердце –
    ветра колотье;
и мы ночевали
    три ночи подряд,
друг друга
   грея в болоте.
От стужи
   рассветного неба
       дрожа,
следили мы
   месяца смену;
камыш мы ломали
     замест фуража
и пили
  болотную пену.
И дыбил коня
    на опушке казак,
в трясине нас
    выискать силясь;
и звезды у нас
    грохотали в глазах,
когда они
   с неба катились.

6