Том 10. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи

«Как здорово пахнут акации!» – почувствовал вдруг Лешка. Тихие и таинственные, они бессильно склонили ветви под белой тяжестью аромата. За все свои четырнадцать лет Алексей впервые заметил, как сильно и чудно пахнут их белые гроздья.

Зазвенело, разбилось оконное стекло. Закричал родной женский голос. Сашка смолк и прижался к брату. Камера выскользнула у него из рук и, покатившись по ступенькам, гулко шлепнулась на асфальт. Кумушки-соседки, словно по команде, разом повернули головы. На миг перестали щелкать костяшки домино и… застучали снова.

«Опять пьяный», – с тоской заколотились мальчишечьи сердца. Лучше бы Лешка споткнулся и упал перед Юнкой, что угодно, лишь бы не этот обжигающий душу стыд.

Хриплый голос отца выкрикивал бессвязные ругательства. Все, все, все во дворе слышат, какими словами он оскорбляет мать.

Как защитить ее, как доказать всем этим притихшим, любопытным людям, что и мать, и отец, да, да, и отец – хорошие, умные, добрые. Отец любит мать. Они с Сашкой не раз видели, как он целует ей руки и, помрачнев, говорит:

– Как рано ты поседела, мамка. Умница моя!

Отец!

Он все умеет и все знает. Ему даже о Юнке рассказать можно, он поймет. Когда он трезвый, нет человека лучше его. Каждое мгновение их жизни связано с отцом.

Летом, в воскресные дни, они всей семьей ходили на море. Отец заплывал дальше всех купальщиков, далеко-далеко, за буи запретной зоны, и казался маленькой черной крапинкой на голубовато-зеленом листе моря. А когда отец выходил на берег, зерна капель дрожали у него на плечах и стекали по выпуклой груди солнечными струйками. Чуть побледневший от усталости, он улыбался сыновьям и лукаво подмигивал матери. Сыновья повисали у него на шее, и все видели, что это их отец умеет плавать так далеко. Он прижимал их горячие, усыпанные песком тела к мокрой груди и кружился на месте, и падали все трое на желтый песок, и смеялись звонко на весь берег. А как здорово было нырять, взобравшись к нему на скользкие плечи! Но больше всего Лешка любил плыть рядом с отцом в открытое море. Отец так спокойно, словно нехотя, разводил руками, что Лешка не чувствовал под собой глубины и не думал о том, что они далеко от берега и можно утонуть. Лешка примеривался к отцовскому ритму, и казалось, что не темная многометровая хлябь под ними, а просто шагают они по земле.

В письменном столе отца, в самом дальнем углу, лежат семь золотых кругляшек, привешенных к цветным, полосатым дощечкам, – медали. И орден с красноармейцем в буденовке и с трехлинейкой в руках – орден Красной Звезды. В первые дни войны, шестнадцатилетним мальчишкой, отец сбежал на фронт и разведчиком дошел до Берлина. Но он так редко рассказывает об этом, разве в новогоднюю ночь… Это любимый праздник в семье.

В канун Нового года отец всегда устанавливал в зале елку, до самого потолка, и они с Сашкой помогали ему. В те дни в квартире пахло хвоей, снегом и мандаринами, что приберегала мама к Новому году. Елку опутывали цветными лампочками и дрожкими стеклянными бусами, увешивали блестящими шарами и забрасывали хлопьями белой ваты. В новогодний вечер тушили люстру, и в комнате воцарялся зеленовато-красный сказочный сумрак. Отец открывал форточку, и в комнату залетали снежинки и таяли, долетев до пола, и врывался последний декабрьский ветер, а отец улыбался и говорил:

– Иди, мамка, послушай, как шагает по земле Новый год!

Но маме всегда было некогда, обязательно в эту минуту на плите что-то дожаривалось.

Сашка, Лешка и отец, смеясь, старались разом просунуть головы в форточку.

– Хватит вам дурачиться, холода вон сколько напустили. Лучше помогите мне, – отгоняла их от окна мама.

И начиналась веселая суматоха. Когда все было готово и оставалось ждать только двенадцати часов, отец, боясь, что мальчишки уснут, рассказывал свои военные истории.

– Это было в Карпатах, это было далеко. Вдоль маленькой речки шел фронт. Нас послали на чужой берег за языком. Была ночь, и лес угрюмо шумел над нашими головами. Мы шли трое… – начинал он, и братья замирали.

Потом, когда набегавшись вокруг елки, встретив Новый год, они заканчивали ужин, мать, как девчонка, забравшись с ногами на диван, просила:

– Папочка, почитай что-нибудь.

И отец читал наизусть. Читал тихо, но выразительно. Голос у него был удивительно гибкий и словно прозрачный.

Читал он «Медного всадника» и «Демона», «Мцыри» и «Василия Тёркина», «Я помню в Вязьме старый дом…» и многое другое. Хоть и не все было понятно братьям, но они слушали его, как галчата, широко раскрыв рты. А мама в эти минуты становилась красивая и молодая.

Потом, обнявшись все четверо, они сидели на старом теплом диване и, чуточку покачиваясь, пели любимые песни.

Утром прямо с постели бежали во двор растереться снегом, как говорил отец – поздороваться с Новым годом.

Да, так бывало раньше.

А в этом году впервые не стояла в зале елка. Перед самым праздником отец запил. В канун Нового года двое неизвестных приволокли его бесчувственного и бросили на кровать, на белоснежное покрывало.