…Вчера был точно такой же слепой дождь при солнце, какой запомнился мне много лет назад. Мальчишки плясали под его золотыми каплями и горланили знакомую старую присказку:
Мне захотелось покричать вместе с ними. Я смотрел и чувствовал: как хорошо, что им не за что не любить дождь.
Лицо матери
Цементный пол, голые стены. Тяжелая темно-зеленая дверь, обитая железом. Посреди двери круглая дыра волчка.
Ночь и день прошли. Осталось девять смен караула… двести восемнадцать часов… девять суток.
Петр сидит, привалившись к стене. Старая табуретка скрипит под ним. «Починить бы, да нечем», – тоскливо думает он. Полоса света над дверью забрана толстыми прутьями решетки. Верх и низ прутьев черный, а середина оттерта до синеватого блеска. У самого потолка горит лампочка.
Гауптвахта.
Петр сидит и смотрит на желтую лампочку и не видит ее. Все слилось в радужный круг, и нет больше стен одиночной камеры…
…А есть война и широкая-широкая степь до самого горизонта. Небо все в красных полосах, как детдомовский матрац, и летят по небу треугольники птиц. Телега с маленькими колесами. А в ней – целая куча мальчишек и девчонок. Все время гремит гром. Далеко-далеко из земли поднимаются черные облака. Тети плачут. Зеленая муха села на спину лошади. Лошадь машет хвостом, но достать ее не может, и малыши смеются.
…Солнечные зайчики бегают по стенам. Из окна пахнет шафраном. Тетя в белом халате сказала: «Дети, вставайте. Будем кушать». Потом их повели гулять. Он шел за ручку с худенькой Таней. Дома на улице без окон – одни стены. И ехали телеги с колесами выше дяди, а вместо лошади – черная корова. Воспитательница объяснила, что это не телеги, а арбы и везут их не коровы, а буйволы.
Детский дом стоял в саду. Вокруг был забор из колючек и бежала канава с мутной водой – арык. Детей было много, и жилось им весело. Больше всех он любил Таньку и всегда заступался за нее. Летом они с Танькой строили дома из желтого песка и жили в них. Если случалось находить лоскутик или картинку от конфет, он всегда отдавал их девочке. А она дарила ему всякие железки, веревки, резину для рогаток. Когда им исполнилось по семь лет, Антонина Петровна подарила всем по тоненькой книжечке с картинками. На обед именинникам давали пирог с курагой. А через два дня приехали к ним в детдом толстая тетя и дядя с золотыми зубами. Антонина Петровна сказала всем, что это Танины мама и папа, родители. Таня русая, а они черные… родители. Таню забрали. Он долго плакал, спрятавшись за старым сараем. Ему тоже захотелось маму. Пусть даже не насовсем, ну хоть чуточку, хоть увидеть лицо!
…И Петька начал искать маму. Мальчишка не помнил ее и, как ни старался ночами, не мог себе представить. Был только убежден почему-то Петька, что волосы у мамы светлые и она высокая и полная, как Антонина Петровна.
Время шло. Антонина Петровна уехала. Вместо нее пришел воспитатель – худой, одноглазый дядька. «Протезная голова», как прозвали его мальчишки, больно трепал за уши, а за двойки запирал в сарай.
Петька не мог найти мамы в Чимкенте и в десять лет сбежал из детдома. Он шатался по базарам Самарканда. Воровал фрукты в Коканде. На зиму сам шел в детдом, а с первым теплом сбегал. И все также заглядывал в лицо каждой встречной женщине.
Однажды в Ташкенте мельком увидел, как белокурая женщина села в автобус. Кольнуло сердце – она!
Улица была прямая, длинная. И Петька побежал следом за машиной. На второй остановке женщина сошла. Мальчишка припустил за ней что было сил.
Вечерело. Дома плавали в сумерках. Белый плащ скрылся за углом. Петька дышал тяжело, осталось десять шагов, пять… три. Одна из калиток распахнулась, и мальчуган Петькиных лет с криком:
– Ура! Мамка! Ура! – бросился на шею женщине.
Высокая и волосы светлые… Мама… чужая… Кинулся бежать назад. Соленые слезы текли в рот, дорога слилась в черную ленту.
…В таежном городе Туринске гадала шестнадцатилетнему рыжечубому плотнику бог весть какой судьбой заброшенная туда цыганка.
– И предстоит тебе, красивый, исполнение желаний.
И мать найдешь, и еще сестрица найдется!
В русском городе живут, тебя ждут.
Найдешь, золотистый, найдешь.
Тревоги твои напрасные.
Через казенный дом найдешь.
Под счастливой звездой родился.
Ищи…
Цыганка тоже была сиротой, и ей хотелось, чтобы все люди находили свое счастье.
– Заряжай!
– Отставить!
– Заряжай!
– Отставить!
Пальцы липнут к вороненой стали автомата. Но встает и падает в снег и снова встает солдат. У рыжекудрого Петьки оружие. И никакая сила не вышибет его из этих посиневших от холода, железных рук. Здоровенный парень. В строю всегда правофланговый.
На первом году службы ему не хватало даже еды. А сейчас привык, втянулся – иногда в миске и остается.
Вечерняя поверка прошла. Отбой. На всю казарму горит синим светом единственная лампочка у тумбочки дневального. Причудливо сгорбились от тел кровати. Зима. Тяжелый, смрадный запах мокрых портянок.