Том 10. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи

Платонова начали вспоминать в шестидесятых. А в начале девяностых, когда осыпалась в одночасье советская власть и всем померещилось, что дунул наконец радостный ветер благоденствия, его книги начали издавать сотнями тысяч экземпляров.

Постепенно выяснилось, что это бушует над Русью не чудодейственный ветер Спасения, а очередной «мусорный ветер», и тиражи его книг быстро пошли на убыль, впрочем, как и тиражи других стоящих книг.

Через несколько месяцев исполнится сто лет со дня рождения А. П. Платонова. Говорят, что о нем снова вспомнили в Кремле и «есть мнение» отпраздновать юбилей писателя всенародно. Начинается подготовка.

Комнатка в бывшей барской конюшне, где жил и умер писатель, уже переоборудована в пункт обмена валюты. Ее почти не пришлось перестраивать, только прорубили окошко на Большую Бронную: с улицы всегда больше клиентов, чем со двора, таков закон рынка.

Бывало, при Платоновых в этой комнатке пахло жареным луком, чадом керосинки, летом – сиренью, букет которой стоял в литровой банке на тумбочке, в которую он писал. Теперь здесь пахнет только деньгами: захватанные тысячью рук, засаленные бумажки, едва различимо, но едко отдают холодным потом, несвежим бельем, мерзостью запустения, нищетой. И этот устойчивый специфический запах забивает даже запахи макияжа тех работниц, что делают здесь ченч.

Наверное, в платоновский юбилей в платоновском обменном пункте дела будут особенно хороши. Ведь все пророчат, что в 1999-м наш сирый рубль поскачет, как мячик, вниз по лестнице. Славная должна быть маржа!

1999 г.

Сказка

Наконец я собрался ремонтировать квартиру.

Работали у меня два человека из Новошахтинска – южнорусского городка, где в наши дни пропала всякая работа.

Один мастер был лет сорока пяти, сухощавый, малорослый, но очень пропорциональный, ладненький. Он не скрывал, что некоторые операции современного квартирного ремонта выполняет впервые. Затрудняясь, надевал очки в тонкой металлической оправе и, далеко откинув седеющую голову, читал инструкции на импортных банках и упаковках. Прочтя, закуривал отечественную сигаретку «Петр I», а перекурив, решительно брался за дело, и все у него получалось как по писаному, все выходило из-под его рук такое же ладненькое, как он сам. За каждым его движением чувствовались природная сметливость и бесшабашность русского человека с его вековечной привычкой жить с чистого листа – на авось и на выживание. Как бывший начальник смены крупной шахты, у которого под рукой одномоментно находилось пятьсот-шестьсот человек, он еще не отвык командовать, и в речи его до сих пор проскальзывало: «я сказал», «хватит болтать», «давай-давай».

Второй мастер был совсем молоденький, круглолицый, с цепким взглядом серых чистых глаз, в которых светились, как бы отдельно, яркие радужки зрачков. Указательный палец правой руки у него был перебит еще в детстве, полусогнут, и от этого казалось, что он держит его все время на спусковом крючке. И каждого, на кого метнет быстрый, оценивающий взгляд, – как бы берет на мушку.

Из-за перебитого пальца его не призвали в армию, и ему не выпала сомнительная честь сложить свою светлую голову за интересы жирных котов где-нибудь в голой степи, залитой сырой нефтью.

Работали оба мастера на равных, умело и истово. Заканчивали обычно ближе к полуночи, чтобы начать часов в девять утра и колотить беспрерывно.

И вот глубокой ночью выхожу я на кухню попить воды, а за столом сидит молодой, курит и что-то пишет.

За закрытым окном глухо, чуть слышно шумит неусыпный Новый Арбат. На стенах просторной кухни висят лохмотья старых обоев, на полу – доски, все в пыли, словно в бархате, сор, грязь, – словом, обычная ремонтная разруха. А он сидит умытый, в чистой синей маечке и что-то пишет.

– Письмо любимой девушке? – тупо зевнув, спрашиваю я самое банальное.

– Та не, я зскаску пишу, – виновато улыбается он в ответ.

Я – старый писатель. Еще тысячи писателей. Сотни рейтингов, премий, тусовок, литературных интриг и прочих скачек.

А этот мальчик сидит в три часа ночи в чужом городе, на чужой кухне и пишет сказку.

Да.

И потом выяснится, что он-то и есть новый Андерсен.

А все остальные – лауреаты, рейтингисты и прочие «увенчанные лаврами и кимвалами» – по сравнению с ним или слабаки, или обыкновенные голые короли.

Что ж, дай Бог удачи!

Как ни крути, а новая жизнь, новая поросль берет свое.

И хорошо, что литература такая штука, что через немыслимые препоны вдруг возьмет и вломится вот такой, никем не учтенный мальчик из пропахшего серой шахтерского городка, в котором уже давным-давно нет никакой работы.

1999 г.

Рецензия

Даже в самые томительные безответные дни моего отрочества я не писал стихов – боялся. Инстинктивно побаивался писать и пьесы. Но как-то на первом курсе института приятель подбил меня на соавторство, и в клубах сигаретного дыма за неделю мы накатали пьесу. Честь честью отпечатали ее на машинке в четырех экземплярах, и, уезжая домой на каникулы, один экземпляр я взял с собою.