Том 10. Былое и думы. Часть 5

Испуганное дитя сейчас было удивлено этой изящной обстановкой. «Мамаша вот!» – сказала она, но когда я ее поднял и она коснулась губами холодного лица – она истерически заплакала. Дальше я не мог и вышел.

Часа через два я сидел один у окна и смотрел бессмысленно то на море, то на небо – дверь отворилась, и взошла Тата – одна. Она подошла ко мне и, ласкаясь как-то испуганно, говорила мне: «Я умно себя вела, я не много плакала».

С глубокой горестью посмотрел я на сироту, так ребячески не понимавшую, что случилось. Не знать тебе материнской ласки, материнской любви – бедное дитя. Их ничто не заменит, у тебя будет пробел в сердце – ты не испытаешь лучшей, чистейшей, единой бескорыстной привязанности на свете. –

Ты ее, может, будешь иметь. Но к тебе ее никто не будет иметь – что же любовь отца в сравнении с материнской болью любви.

<Русские тени> *

[больше новому поколению – я говорил подробно. Сделаю опыт рассказать что-нибудь о Сазонове. Он и Энгельсон – снесли в могилу огромные таланты и большие упреки. Оба ничего не сделали – но на них ли лежит вся ответственность?

Не думаю.

Искандер

10 Октяб. 1865.

Женева

La Boissi`ere.]

Авторские предисловия и переводы

<Предисловие к публикации глав из пятой части в «Kolokol»> *

Il у a une dizaine d'ann'ees que sous un titre qui n'est pas celui que l'auteur lui a donn'e: Le monde russe et la R'evolution, M. Delaveau a publi'e une tr`es bonne traduction du russe des premiers volumes de mes Souvenirs et pens'ees. Cet ouvrage, compl`etement 'epuis'e maintenant, a eu quelque succ`es. Des amis que j'estime et au go^ut desquels j'ai une grande confiance, m'ont exprim'e plusieurs fois le d'esir de voir la traduction des volumes suivants. Je voulais faire l''edition de tout l'ouvrage… Je n'avais pas de traducteur sous la main, et le temps passait.

Sur de nouvelles instances et pour tout arranger, j'ai promis de donner cette automne, dans quelques feuilletons du Kolokol, des fragments du IV^e volume, dont la traduction a 'et'e faite par mon fils et revue par moi.

Ces fragments n'ont d'autre droit d'hospitalit'e dans le journal que celui que leur donne le d'esir de mes amis. Pourtant quelques sc`enes des temps orageux (1848–1852) du monde europ'een, d'ecrites par un Russe, et quelques profils de r'efugi'es «peints par eux-m^emes et dessin'es par un autre», – peuvent avoir un int'er^et sui generis pour les lecteurs qui ne connaissent pas la langue russe.

21 ao^ut 1868.

Hc^ateau de Prangins, pr`es Nyon.

ПЕРЕВОД

Лет десять тому назад г. Делаво опубликовал очень хороший перевод с русского первых томов моего «Былое и думы», не тем заглавием, которое было дано автором, – «Русский мир и революция». Это сочинение, теперь уже полностью распроданное, имело некоторый успех. Друзья, которых и уважаю и ко вкусу которых питаю большое доверие, неоднократно высказывали мне желание видеть перевод следующих томов. Мне хотелось издать все сочинение целиком… Под рукой у меня не было переводчика, а время шло…

Вследствие новых настойчивых просьб и чтобы все привести в порядок, я обещал опубликовать нынешней осенью в нескольких фельетонах «Kolokol» отрывки из IV тома, перевод которых был выполнен моим сыном и просмотрен мною самим.

Эти отрывки имеют право на гостеприимство в нашей газете только вследствие желания моих друзей. Однако некоторые сценки из бурных времен (1848–1852) европейского мира, описанные русским, и несколько профилей изгнанников, «изображенных ими самими и нарисованных другим», могут иметь интерес sui generis[419] для читателей, не знающих русского языка.

21 августа 1868 г.

Замок Пранжен, близ Ниона.

<Глава XXXVII> *

La lettre n'arrivait pas, et cela le tourmentait beaucoup, il m'en parla souvent. Un jour, pendant notre d^iner en pr'esence de deux-trois personnes nous v^imes entrer le facteur dans l'antichambre – il m'apportait un journal. Orsini lui fit demander s'il n'y avait pas de lettre pour lui – on lui apporta une; il jeta un coup d'oeil rapide et indiff'erent sur le contenu, hocha la t^ete – et continua la conversation. Lorsque nous rest^ames seuls, Orsini me prit la main. «Ah, – dit-il, – je respire enfin, j'ai recu la r'eponse… tout va bien!» Moi, qui savait quel prix il attachait `a la lettre… j'ai 'et'e tromp'e par son apparence. Un tel homme 'etait n'e pour ^etre conspirateur – aussi le fut-il toute sa vie.

…Et que fit-il avec son 'energie?

Et que fit Garibaldi avec son courage, Mazzini avec sa persistance, Pianori avec son revolver, Pisacane avec son drapeau… et les autres martyrs dont le sang n'est pas encore effac'e.' Qu'ont-ils fait?

«Divina Commedia» – ou plut^ot «Commedia» tout simplement dans le sens employ'e par le pape Ghiaramonti dans son entrevue avec l'autre Napol'eon `a Fontainebleau…