Том 10: Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия

Толстой. Нет, Владимир Георгиевич, совсем не хорошо было бы это. Слышали вы старую легенду, мужик один рассказал мне, как Христос отнял у человека знание своего смертного часа? Раньше каждый знал, когда умрет, и вот Христос, придя на землю, увидел, что иные мужики не работают на своей земле и живут словно грешники. Он стал упрекать одного в лени, но бедняга ворчал одно: для кого сеять, если до жатвы он не доживет. И понял Христос, что это плохо, когда люди заранее знают о своей смерти, и лишил их этого знания. С тех пор должны мужики ухаживать за своей землей до последнего часа, как будто они будут жить вечно, и это правильно, так как только в работе человек обретает свою частицу вечности. Вот и я хочу сегодня тоже (он показывает на свой дневник) обработать свое каждодневное поле.

Слышны энергичные шаги, входит графиня, уже в капоте, бросает сердитый взгляд на секретаря.

Графиня. Ах, вот что... я думала, ты наконец один... я хотела поговорить с тобой...

Секретарь (с поклоном). Я.ухожу.

Толстой. Прощайте, дорогой Владимир Георгиевич.

Графиня (едва за ним закрывается дверь). Вечно он возле тебя, словно репейник, висит на тебе... а меня, меня он ненавидит, он хочет отдалить меня от тебя, этот скверный, коварный человек.

Толстой. Ты несправедлива к нему, Соня.

Графиня. Я не желаю быть справедливой! Он втерся между нами, украл тебя у меня, отдалил тебя от твоих детей. С тех пор как он появился в доме, я уже ничего не значу и ты сам принадлежишь всему миру, только не нам, твоим близким.

Толстой. Если б это было так! Ведь Бог хочет, чтобы все принадлежало всем и чтоб человек ничего не оставлял себе и своим.

Графиня. Да, но это он внушает тебе, этот вор, похищающий добро у моих детей, я знаю, он настраивает тебя против всех нас. Поэтому я не желаю более терпеть в доме этого подстрекателя, не желаю видеть его.

Толстой. Но, Соня, ты же знаешь, он нужен мне для работы.

Графиня. Ты найдешь сотню других! (Отклоняюще) Я не выношу его близости. Я не желаю, чтобы этот человек был между мной и тобой.

Толстой. Соня, хорошая моя, прошу тебя, не волнуйся. Иди сюда, садись, давай поговорим друг с другом мирно — как в те времена, когда наша совместная жизнь только начиналась. Подумай, Соня, как мало хороших слов остается нам сказать друг другу, как мало хороших дней нам осталось! (Графиня беспокойно оглядывается и дрожа садится.) Послушай, Соня, мне нужен этот человек — может быть, только потому, что я слаб в вере, ведь, Соня, я не так силен, как мне хотелось бы. Правда, каждый день убеждает меня в том, что многие тысячи людей во всем мире разделяют мою веру, но пойми, таково наше земное сердце: чтобы сохранить уверенность, ему нужна живая, зримая, осязаемая, ощутимая любовь хотя бы одного человека. Возможно, святые в стародавние времена и могли жить в своих кельях без помощников, не падать духом без сострадающих им, но, видишь ли, Соня, я-то ведь не святой — я всего лишь очень слабый и уже старый человек. Мне нужно, чтобы возле меня был человек, который разделяет мою веру, ту веру, которая является сейчас самым дорогим, самым ценным в моей старой, одинокой жизни. Конечно, самым большим счастьем для меня было бы, если б ты сама, ты, которую я вот уже сорок восемь лет глубоко почитаю, если б ты разделяла мои религиозные убеждения. Но, Соня, ты никогда не хотела этого. На то, что мне более всего дорого, ты смотришь без любви и, боюсь, даже с ненавистью. (Графиня делает протестующее движение.) Нет, Соня, ты должна меня понять, я не упрекаю тебя. Мне в миру ты дала то, что могла дать: много материнской любви, забот. Неизменно доставляя окружающим радость, могла ли ты чем-то пожертвовать ради убеждений, которых ты не принимаешь душой? Как могу я обвинять тебя в том, что ты не разделяешь порывы моей души, — ведь всегда духовная жизнь человека, его сокровенные мысли являются тайной. И вот, смотри, наконец-то в мой дом пришел человек, который сам страдал до этого в Сибири за свои убеждения и разделяет теперь мои, помощник и дорогой мне человек, помогает мне, поддерживает меня в моей внутренней жизни, — почему ты не хочешь оставить его мне?

Графиня. Потому что он отдалил тебя от меня, а я не в силах это вынести, не в силах вынести. Это сводит меня с ума, делает меня больной, так как я чувствую, что все, чем вы занимаетесь, все это против меня. И сегодня опять, в полдень я увидела его прячущим какую-то бумагу, и никто из вас не мог смотреть мне в глаза: ни он, ни ты, ни Саша! Все вы что-то скрываете от меня. Да, я знаю, я знаю, вы сделали что-то недоброе мне.

Толстой. Я надеюсь, что Бог убережет меня, стоящего у могилы, от того, чтобы я сознательно сделал кому-нибудь зло.