Том 10: Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия

Не раз друзья настоятельно рекомендовали мне собрать в отдельный том написанные мной в разное время небольшие прозаические произведения. Но я никак не мог согласиться с ними. Я считал, что любая книга добросовестного писателя должна быть органически цельной, случайная же подборка материала будет только симулировать эту органичность. Внутренне не связанные заметки, воспоминания, рецензии приобретают определенное право на общую связь друг с другом лишь в случае, когда принадлежат обладающему очень высоким интеллектуальным потенциалом выдающемуся человеку, каждое высказывание которого — значительно. Я же никогда не был настолько заносчив, чтобы предполагать за собой подобную значимость.

Так шли годы, и, наконец, само время стало торопить меня. Тридцать лет жизни в мире искусства — это вполне цельный блок времени, мысли, родившиеся в этот временной отрезок, уже более не отражают переживания и взгляды на жизнь какого-то одного, может быть, много мнящего о себе человека, они стали ощущением, взглядом на мир целого поколения. Все чаще и отчетливее стал я чувствовать, что когда-то пережитые мной события воспринимаются мной еще и сейчас как только что свершившиеся, что люди, с которыми я когда-то общался, остались моими современниками, людьми сегодняшнего дня. Молодым же людям, моим собеседникам, все это представляется уже историей и, тем самым, приобретает совершенно другой смысл. И они, мои молодые собеседники, ожидают свидетельствований от тех, которым судьба дала возможность заглянуть в прошлое, кого наделила способностью проследить и установить связь времен.

И я решился собрать разбросанные во времени свои эссе, повествующие в основном о том, что было очарованием, счастьем, удачей, опытом моей юности, причем решился на это не с целью оказаться героем книги, ее сутью, а лишь для того, чтобы передать читателям ценности, которые обогатили духовную жизнь моего поколения. Это — встречи с людьми, городами, книгами, музыкой, встречи со временем, иногда вдохновляющие, а затем опять разочаровывающие.

Возможно, многие, именно те, для кого политика теперь (роковым образом) стала очень важной, почувствуют, что в книге недостаточное внимание уделено атмосфере времени. Но если эта книга в духовном плане и являет собой нечто цельное, то лишь из-за моего страстного желания стоять во всем вне политики, из-за неколебимого стремления понять даже самое чуждое мне, оценивать в народах и временах, в людях и произведениях лишь положительное, только творческое и с этим желанием понять смиренно, преданно служить нашему вечному идеалу: гуманному взаимопониманию между людьми, культурами и нациями.

Стефан Цвейг.

Лондон, 1937

ВОСПОМИНАНИЯ О ЭМИЛЕ ВЕРХАРНЕ [19]

К изданию от 27 ноября 1926 года

Эти страницы, посвященные благодарной памяти Эмиля Верхарна, исторгло у меня в 1916 году, в самый разгар мирового пожара, потрясение, вызванное вестью о его смерти. Их публикации воспрепятствовало распространившееся в то время опасное заблуждение, будто война сводит на нет и значение культурных ценностей противника: писать в те дни с любовью о бельгийце значило идти наперекор духу, или, вернее, бездушию, эпохи. Поэтому в 1917 году, минуя цензуру, я частным образом отпечатал лишь несколько экземпляров этой книжки, предназначавшихся только для избранных друзей. И все они (спасибо им за то!) оправдали мое доверие: ни один из экземпляров не стал предметом огласки, и, таким образом, первое издание книги явилось как бы тайным реквиемом, исполненным при закрытых дверях, панихидой по усопшем друге в кругу ближайших друзей.

Пусть же сегодня, в десятую годовщину того скорбного дня, созданный втайне образ глубоко чтимого нами по-прежнему горячо любимого поэта открыто предстанет точь-в-точь таким, каким он был запечатлен мною тогда.

Пусть все, кто любит Верхарна-поэта, заглянув в его жизнь, получат новое подтверждение своей любви!

Стефан Цвейг

Памяти доктора Ами Кэммерера

в знак его большой доброты

и дружбы к Верхарну.

На третьем году войны тысячеликая смерть вырвала из жизни Эмиля Верхарна; подобно растерзанному менадами Орфею, он погиб под колесами одной из тех машин, которые он воспевал.