Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы

Я вернулся к своим спутникам и рассказал о том, что увидел. Они были уверены в том, что нам не надо бояться хана. Мы не могли сделать ему никакого упрека, кроме того, что он скрыл от нас свои намерения. Если бы он хоть что-то рассказал нам, мы бы к нему ни за что не примкнули; нам было совершенно ни к чему прослыть ворами и разбойниками. Мы пришли к решению встретить его с осторожностью и вежливо.

С этим я и вернулся к Халефу, вооружившись до зубов.

Хан приближался галопом и через пять минут придержал своего коня возле меня.

— Салам, эмир! — приветствовал он меня. — Ты, наверное, удивился, не увидев меня среди вас, как вы ожидали. Но мне нужно было обтяпать одно выгодное дельце. Оно выгорело. Оглянись!

Я смотрел прямо ему в глаза.

— Ты украл, хан Хайдар Мирлан!

— Украл? — спросил он удивленно. — Разве тот, кто забирает у своих врагов, что может забрать, — вор?

— Христиане говорят — да, тот человек вор. А ты знаешь, что я христианин. Почему ты нам ничего не сообщил?

— Потому что тогда мы стали бы врагами. Ты бы ведь покинул нас?

— Непременно.

— И предупредил бы беббе?

— Я бы их не стал искать, да и не знал, на какой лагерь вы готовите нападение. Но если бы мне попался беббе, я бы ему рассказал, что вы замышляете.

— Вот видишь, эмир, я прав. Я мог поступить лишь двояким образом: или скрыть от тебя свои намерения, или захватить тебя в плен и удерживать у себя силой, пока все не кончится. Поскольку я был твоим другом, я сделал первое.

— А я между тем подался в лагерь к десяти воинам, которых ты там оставил, — спокойно сказал я ему.

— Что же тебе нужно было у них?

— Взять их в плен!

— Аллах! Зачем?

— Затем, что я узнал, что ты покинул нас. Я не знал, что меня ждет, поэтому и захватил в плен всех оставшихся беджат как поручительство за нашу безопасность.

— Господин, ты очень осторожный человек, но ты меня опечаливаешь. Что ты сделал с беббе?

— Ничего. Мне не удалось его увидеть, он ведь убежал. Хан побледнел и закричал:

— О боги, это невозможно! Это все мне испортит! Дайте мне этих собак, которые проспали, в то время как должны были бодрствовать!

Он вскочил на лошадь и устремился, лавируя между скал, к лагерю. Мы с Халефом последовали за ним. Между ханом и его людьми разыгралась сцена, которую трудно описать. Он топал, как разъяренный кабан, раздавал пинки и подзатыльники и никак не мог успокоиться, пока не обессилел окончательно. Я не мог даже представить, что в этом человеке таится столько ненависти.

— Умерь свой гнев, хан, — попросил я его наконец. — Ты ведь все равно должен был отпустить этого человека.

— Да, я бы сделал это, — гневно ответил он, — но не сегодня, когда мой план оказался предан гласности.

— Что же это за план такой?

— Мы забрали все, что обнаружили у беббе. Сейчас хорошее будет отделено от плохого. Все ценное я отошлю дальними надежными дорогами к своим, все негожее мы возьмем с собой для джиаф. По дороге мы частично отдадим это обратно. Таким образом, мы отвлечем преследователей от себя, беббе подумают, что на них напали отряды джиаф, а в это время мои люди спокойно доберутся до своих деревень, где живут беджат…

— Что ж, план продуман отлично.

— Но теперь все пошло прахом. Пленный беббе принадлежал к клану, на который мы как раз напали, он знал, что мы беджат, и выдаст нас. Он наверняка догадался, что мы задумываем. Лошадь у него отличная. И он наверняка поднял тревогу в соседнем лагере, пока мы грабили…

— Это все плохо не только для тебя, но и для нас, поскольку он видел нас в твоем лагере.

— Теперь он знает и место нашего лагеря, и можно предположить, что вход в эти скалы тоже уже известен беббе.

Не успел он договорить, как донесся дикий крик:

— Аллах-иль-Аллах! Это они! Возьмите их живыми!

Мы обернулись и увидели беглого беббе, который ринулся ко мне с горящими глазами, следом за ним бежала целая орава его соплеменников. Они уже просачивались сквозь узкий проход на площадку. Поднялся дикий вой, сопровождаемый ружейными выстрелами. Мы сделали ошибку, не оставив часовых на подходах к лагерю, и теперь поплатились за свою забывчивость.

Времени для размышлений не оставалось, потому как беббе, в котором я сейчас распознал хана или шейха, шел прямо на меня. У него не было ни копья, ни ружья, как, впрочем, и у его спутников, но зато в руке блестел загнутый афганский кинжал.

Я встретил достойного противника голыми руками, даже не попытавшись схватить оружие. Резким броском я ухватил левой рукой его правую, державшую кинжал, а правую бросил ему на горло.

— Умри, разбойник! — прорычал он и попытался освободить кулак с зажатой в нем рукояткой.

— Ты ошибаешься, — выдохнул я, — я не беджат и не знал, что на вас собираются нападать!

— Ты вор, собака. Ты взял меня в плен, а теперь ты будешь моим пленником. Я шейх Газаль Габойя, от которого еще никто не уходил!

Как молния, сверкнуло в моей голове воспоминание — я где-то уже слышал о нем как об одном из самых храбрых курдов. Времени на обдумывание не оставалось.

— Тогда бери меня в плен, если можешь! — ответил я.