Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы

— А нам это подходит — мы давно хотели увидеть духов.

— И дождь бывает!

— Вода нам не помешает.

— И гром гремит!

— И это нам не страшно.

— И медведи здесь!

— Нам по вкусу их ляжки.

— Часто наведываются разбойники!

— Мы застрелим их.

Наконец, когда понял, что нас ничем не пронять, он сменил тон:

— Господин, я боюсь вас.

— Нас не надо бояться. Мы не разбойники и не убийцы. Мы хотим лишь переночевать в этом домике и завтра двинемся в путь. За это ты, если захочешь, получишь серебряный пиастр.

— Серебряный? Пиастр? — переспросил он удивленно.

— Да, пиастр или даже два, если проявишь дружелюбие.

— Господин, я и так дружелюбен!

Когда он произносил эти слова, у него все смеялось — глаза, рот, нос и даже руки, которые удовлетворенно похлопывали в ладоши. Удивительным было то, что у этого курда-банна росла еще и борода. Такого я пока не видел.

Радость передалась и его собаке, которая извлекла свой хвост из-под ног и принялась им размахивать, причем лапой попыталась толкнуть игриво моего Дояна, но тот и ухом не повел, а созерцал всю картину с величием Великого Могола.

— Тебя хорошо знают в горах? — продолжил я свои расспросы.

— Да, везде.

— А ты знаешь реку Бербзие?

— Да, это на границе.

— Сколько времени нужно, чтобы добраться до нее?

— Полдня.

— А Банне ты знаешь?

— Бываю там два раза в год.

Знал он и Ахмадабад, и Байендере.

— А вот Бистан ты знаешь? — настаивал я.

— Знаю, там живет мой брат!

— Ты работаешь все дни?

— Так, как мне захочется! — гордо ответил он.

— И можешь по своему желанию отсюда уйти?

— Господин, я не знаю, почему ты так спрашиваешь.

Этот угольщик был весьма осторожным, эта черта мне в нем понравилась.

— Я скажу, почему я спрашиваю. Мы здесь чужие люди и не знаем дорог через горы, поэтому нам нужен надежный человек — проводник. Мы заплатим ему по два пиастра за день.

— О господин, возможно ли такое? Я за все годы получил всего десять пиастров, муку и соль. Могу ли я повести вас?

— Мы хотим с тобой сегодня познакомиться. Если ты нам понравишься, ты будешь зарабатывать больше денег, чем получаешь за год.

— Зови своих людей! Я испеку для них хлеб, и дичь у вас будет, и трава для лошадей. Там, наверху, есть источник, и возле него ваш лагерь будет таким же удобным, как лежанка султана в его главной резиденции.

Наш бравый Алло претерпел метаморфозу за какие-то минуты — и все это сделал только звон пиастров!

Я дал знак моим спутникам, которые все время нашего разговора стояли и ждали поодаль. Подъехав, они поразились внешности угольщика не меньше, чем я несколько минут назад. Англичанин — тот вообще лишился дара речи; но и банна уставился на нос мистера Линдсея в немом изумлении. Наконец к англичанину вернулся дар речи:

— Фу ты, черт! Кто это? Горилла?

— Нет, курд из племени банна.

— О! Почему бы тебе не помыться? — пробормотал он, обращаясь к бедному парню, но тот не понял его английского.

Лошади тем временем принялись пастись и выели целые поляны во мху. Мы уселись, и я рассказал Мохаммеду об угольщике. Мы решили как следует его проверить.

А тот вытащил из хижины мешок муки грубого помола и банку с солью. Затем появился на свет божий горшок, который, наверное, многие десятилетия служил каким-то таинственным целям. Потом он залез в какой-то подвал позади дома. Он был выложен камнями и содержал запасы мяса в виде двух зайцев и говяжьей туши. Мы могли выбирать и выбрали говядину. Мясо было вымыто и зажарено на костре, Халеф тем временем напоил лошадей, а курд нарезал для них своим длинным ножом траву.

— Грязноватый паренек, — заявил англичанин, — но прилежный. Жаль!

— Что жаль?

— Жаль, что горшок неподходящий, тоже грязноватый. А иначе он мог бы еще как варить!

— Что еще варить?

— Пудинг!

— Нам только пудинга здесь не хватало!

— Хм! Или я не англичанин?

— И что же за пудинг вы собираетесь варить?

— Да любой.

— Мне известны двадцать видов, но ни один нельзя сделать здесь.

— Почему же?

— Да оттого, что ничего нет.

— Как это так? Говядина есть, мука есть, соль есть…

— Что ж, запомню этот рецепт. Правда, тут не хватает сала, яиц, лука, перца, лимона, петрушки, горчицы…

Короче говоря, вместо пудинга он получил кусок лопатки, которую обглодал дочиста. Пока я разделывал жаркое, курд стоял у угла своего дома и старательно слизывал с пальцев сажу.

— Иди сюда, Алло, поешь с нами! — позвал я его.

Он не заставил себя ждать, и с этого момента мы были лучшими друзьями.

— Сколько стоило твое мясо? — спросил я.

— Господин, я дарю вам его. А себе поймаю другое.

— Нет, я все же хочу заплатить. Вот, возьми.

Я залез в потайной карман на поясе, извлек два пиастра и протянул ему.

— О господин, твое сердце полно доброты! А зайцев ты не хочешь зажарить?

— Мы заберем их завтра с собой.

Рядом с домом лежала большая копна листьев. Курд собрал их, чтобы подготовить для нас подстилки. С помощью наших одеял ему это удалось превосходно, так что на следующее утро мы вынуждены были признать, что давно не спали так сладко.

Перед отъездом мы доели холодное мясо.

— Вы платили, мистер, — заявил Линдсей, — я отдам вам.

— Что за мелочи!

— Эта горилла поведет нас? И сколько он берет?

— Два пиастра в день.