Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане: рассказы

— Наверняка есть хоть один, и лучше, если ты мне его назовешь. Лошадь предназначена для твоего друга Алло, которого ты ведь не собираешься обманывать!

— Я его не обману.

— Тогда ладно, я сам попытаюсь найти недостаток. Сними груз и надень на нее скаковое седло.

— Для чего, господин?

Этот вопрос подтвердил мою уверенность, что я на правильном пути.

— Для того, что мне так хочется!

Он повиновался, и я попросил его сесть в седло.

— Господин, у меня не получится.

— Отчего же?

— У меня трещина в кости ноги, не могу скакать.

— Тогда я сам проедусь!

По его виду я понял, что моя догадка верна. Лошадь меня подпустила, но, когда я занес ногу, чтобы влезть в стремя, она отступила. Она явно не давала мне сесть в седло, пока я плотно не прижал ее к стене сарая. Мне удалось сесть в седло, но она тут же встала на дыбы, едва не опрокинувшись на спину, и стала совершать такие дикие кульбиты, что, в конце концов, выбросила меня из седла. Я использовал весь свой опыт наездника, чтобы упасть аккуратно.

— Человек, эта лошадь бракованная, она не стоит двухсот пиастров. На ней нельзя скакать.

— Господин, она хорошая. Наверное, она только тебя не переносит.

— Я знаю, как это бывает. Она долго ходила под плохим седлом и под еще худшим всадником — лошадь всегда это помнит. Ее можно использовать лишь как вьючное животное.

— А тебе не нужно такое животное, господин?

— Нет, сейчас нет, только потом.

— Купи ее, ведь тебе больше не попадется лошадь, которая нужна!

— Зачем мне обременять себя животным, которое мне в тягость?

— Давай за сто пятьдесят!

— Сто и ни пиастром больше!

— Господин, ты шутишь!

— Оставь ее себе, в Бане я куплю другую. Пошли, Алло!

Я залез на вороного, и угольщик затрусил за мной с преданным выражением лица. Мы не сделали и пятидесяти шагов, как услышали возглас:

— Давай за сто тридцать, господин!

Я не ответил.

— Сто двадцать!

Я ехал и ехал.

— Ладно, давай за сотню!

Теперь я вернулся и спросил, продаст ли он мне скаковое седло и попону. Он согласился, и я купил у него вполне сносное седло и попону за сорок пиастров. Самое удачное для меня — он взял сумму в старых металлических деньгах, накопившихся у меня в карманах в изрядных количествах. Сложив все на лошадь, я попрощался с курдом:

— Живи долго, хоть ты и хотел обмануть своего друга, продавая ему лошадь за тройную цену.

Тот ответил мне хитрой задумчивой улыбкой. Попрощался с ним и Алло, собираясь сесть на лошадь. Его волосатая физиономия светилась от радости, что у него теперь есть такое богатство. Но курд схватил его за руку:

— Во имя Аллаха, не садись на лошадь! Она сбросит тебя, ты сломаешь шею!

— Этот мужчина прав, — вынужден был признать я. — Садись лучше на моего коня, а я сяду на твою лошадь, чтобы показать, как нужно с ней обращаться.

Алло с видимым удовольствием залез на моего жеребца, который спокойно перенес эту процедуру, ибо я был рядом. Я же подвел лошадь к стене и сел в седло. Она снова рванулась вперед. Я какое-то время выждал, потом натянул поводья и пришпорил. Она попыталась встать на дыбы — не удалось, постучала беспомощно копытами, и дыхание у нее сбилось, из всех пор выступил пот, а с губ крупными клочьями стала падать пена. Она стояла как вкопанная, хотя я врубил шпоры.

— Она покорилась, смотри! — произнес я удовлетворенно. — Теперь смотри, как она поскачет, и не пытайся снова продать другу плохую лошадь! Аллах с тобой!

И я поехал со двора.

— Господин, — обратился ко мне угольщик, — теперь этот черный — мой?

— Нет, — ответил я.

— Почему же?

— Этот черный сбросил бы тебя, если бы меня не было рядом. Ты поедешь на нем только сегодня, потому что завтра эта лошадь станет такой же послушной.

— И она будет моей, когда мы с вами расстанемся?

— Да, при условии, что мы будем тобой довольны.

— О, я сделаю все, что от меня потребуется.

Мы доехали до места, где прятались наши спутники. Все они остались весьма довольны моей сделкой. Только Халеф выразил сожаление.

— Сиди, — сказал он, — Аллах тебе не простит, что ты посадил на своего красавца такую жабу. Ему можно было дать мою лошадь, а я бы взял вороного.

— Оставь его в покое, Халеф! Это обидит его.

— Машалла! Что может обидеть курда, который жжет уголь и выедает грязь между пальцев!

Но все осталось по-моему.

К полудню мы добрались до вершин Бане, и после напряженной скачки перед нами открылся проход на юг. Нам предстояло завести лошадей на невиданные высоты, поэтому сегодня было решено дать им отдых и вернуться чуть назад, в небольшую глубокую долину, края которой густо поросли карликовыми елями. Мы достаточно настреляли дичи, чтобы не ограничивать себя в пище, а после ужина распределили очередность ночной вахты. Здесь, вблизи перехода, эта предосторожность была необходима — воров и разбойников в районе Бане было хоть отбавляй.

Ночь прошла без происшествий, а на рассвете мы уже въезжали в проход — самое подходящее время, чтобы остаться незамеченными.