Том 11 (XVI век, сочинения Ивана Грозного и Андрея Курбского)

А еже реклъ еси, иже аки бы аз разгневався на человека, а приразився Богу, сиречь церкви Божии разорилъ и попалил, на сие ответъ: или нас туне не оклеветуй, или выглади, царю, письмо, иже и Давидъ принужден был гонения ради Саулова со поганскимъ царемъ на землю Израилеву воевати.[224] Азъ же не от поганских, но от християнских царей заповедание исполнях, заповеданиемъ ихъ хождах. Но исповедую грех мой, иже принужден бых за твоимъ повелениемъ Витепское великое место и в немъ двадесять четыре церкви християнскихъ сожещи.[225] Тако же и от короля Сигисмунда Августа принужденъ бых Луцкие влости воевати. И тамо зело стрегли есмы вкупе со Корецким княземъ, иже бы неверные церквей Божиихъ не жгли и не разоряли. И воистинну не возмогохомъ множества ради воинъства устрещи, понеже пятьнадесять тысящей тогда с нами было войска, между которыми немало было ово варваров измаильтеских, ово других еретиков, обновителей древних ересей, врагов креста Христова; и без нашего ведома, по исхождению нашемъ закрадшеся, нечестивые сожгли едину церковь и с монастырем. Да свидетельствуют о сем мнихи, яже пущени были от нас ис пленения![226] А потом, аки по лете едином, неприятель твой главный, царь перекопский, присылал, яко кролеви моляся, так и нас просячи, иже бы пошел есми с ним на тую часть Руские земли, яже под державою твоею.[227] Азъ же, повелевающу ми и кролеви, отрекохся: не восхотех и помыслити сего безумия, же бы шел под бусорманскими хорунгами на землю християнскую с чюждим царем, безверником. Потом и сам кроль тому удивился и похвалил мя, иже самъ не уподобился безумным, прежде мене на сие дерзнувшим.

А еже пишеши, аки бы царицу твою счаровано и тобя с нею разлученно от тех[228] предреченных мужей и от мене,[229] аз ти за оных святых не отвещаю, бо вещи вопиют, трубы явленнейше глас испущающе, о святыне их и добродетели. О мне же вкратце отвещаю ти[230]: аще и зело многогрешен есми и недостоин, но обаче рожден бых от благородных родителей, от пленицы же великого князя смоленского Феодора Ростиславича, яко и твоя царская высота добре веси от летописцов руских,[231] иже тое пленицы княжата не обыкли тела своего ясти и крове братии своей пити, яко есть некоторым издавна обычай, яко первие дерзнул Юрей Московский в Орде на святого великого князя Михаила Тверскаго,[232] а потом и протчие сущие во свежой еще памяти и предо очима. Что Углецким учинено, и Ерославичом,[233] и прочим единые крови? И како их всеродне заглаженно и потребленно? Еже ко слышанию тяжко, ужасно! От сесцов матерних оторвавши, во премрачных темницах затворенно и многими леты поморенно, и внуку оному, присно блаженному и боговенчанному!

А тая твоя царица мне, убогому, ближняя сродница, яко узришь сродство оно на стране того листа написано.[234]

А о Володимере, брате своем, воспоминаешь, аки бы есмо его хотели на государство; воистинну, о сем не мыслих, понеже и не достоин был того.[235] А тогды же есмь угодал грядущее мнение твое на мя, когда еще сестру мою насилием от мене взял еси за того то брата твоего,[236] наипаче же, могу поистинне рещи со дерзновением, — в тот ваш издавна кровопивственный род.

А еже хвалишися и величаешися горе и долу, иже лифлянтов окаянных поработил еси, аки бы животворящаго креста силою, не вем и не разумею, аще бы то вере было подобно: подобнейше, с разбойнических крестов хоругвями![237] Иже еще кролеви нашему от маестата своего не двигшуся,[238] и вся шляхта в домех своих пребывающе, и все воинство королево при короле на месте было, а уже кресты тые во многих градех поломалися от неякого Жабки,[239] а в Кеси, стольном граде, от латышей.[240] А сего ради поистинне не Христовы кресты, но погибшаго разбойника, яко пред разбойником ношено. Гетмани же лятцкие и литовские еще а ни начинали готоватися сопротив тебе, а твои окаянные воеводишка, а праведнейше рекше калики,[241] ис-под крестов твоих влачими в чимбурехъ,[242] зде, на великом сойме, идеже различные народы бывают,[243] ото всех подсмеваеми и наругаеми, окаянныи, на прескверное и вечное твое постыдение и всея Святорусския земли, и на посрамощение народов — сынов руских.

А еже пишеши о Курлетеве, о Прозоровских и о Ситцких, и не вем о яких узорочьях и за упокой, припоминаючи и Кроновы, и Афродитовы дела,[244] и стрелецких жен, аки бы нечто смеху достойно и пияных баб басни, на сие ответу не потреба, по премудрому Соломону: «Глупающему, — рече, — отвещати не подобает»,[245] понеже уже всех тех предреченных, не токмо Прозоровских и Курлетевых, но и бесчисленных благородныхъ лютость мучительская пожерла, а в то место осталися калики, ихъже воеводами поставляти усильствуешь, или любопришься упряме сопротив разума и Бога, а того ради скоро и со грады ищезают, не токмо от единаго воина ужасающеся, но и от листу, ветром веющаго, пропадающе и з грады, яко во Девторономии[246] пишет святый пророк Моисей: «Един, — рече, — поженет за беззакония ваша тысящу, а два двигнут тмы».[247]