Том 12. Преображение России

— Катализирует у меня, допустим, сплав металлов… Представляет он из себя весьма неровную поверхность… вроде частокола, понимаешь? Выступают острия этакие, а между ними капилляры… Активных точек, способных вызывать реакцию между малыми молекулами, весьма ограниченное количество…

— Гм… Зачем тебе было брать такой катализатор неудачный?

— Это, брат, другой уж вопрос, зачем. И совсем ведь не в этом дело.

— Ну, хорошо… И когда ты добавил третий газ, то реакция между первыми двумя…

— Пошла полным ходом… Но я совершенно не понимаю, почему.

— И Тамара тебе не объяснила?

— И Тамара смотрела на это, как маленький баранчик, только что рожденный на свет.

Тамара расхохоталась и ударила Мирона по спине, но сказала тоже, что этого факта она не понимает.

Леня поднял весла и, съежась, как перед прыжком, смотрел, как с лопастей, облупленно красных, стекают бойко одна за другой светлые капли. Несколько раз он жмурил глаза, низко надвинув на них брови, а открывая их сразу, видел все новые капли, догоняющие на лопастях одна другую и вместе падающие в воду.

— На извозчиках едут, — сказал вдруг Леня Мирону.

Мирон оглянулся быстро в стороны и назад по реке. Тамара тоже.

— Кто и где едет?

— Едут маленькие молекулы на крупных, — выпрямляясь, теперь объяснил Леня. — Ведь остаточные поля крупных молекул газов способны притягивать мелкие молекулы, так?.. Вот они, эти маленькие молекулы, и садятся на крупные… А для крупных молекул твой частокол не препятствие… Они и довозят, как извозчики, мелкие молекулы до активных точек, почему и ускоряется, конечно, между ними реакция.

— Браво! — непосредственно всплеснула руками Тамара, а Мирон добавил, раздумывая:

— Пожалуй, да… Кажется, Ребенок наш прав… Угу… У него, несомненно, есть художественное воображение… Крупные молекулы служат как бы носильщиками для мелких и доносят их до активных точек… Угу… Запомним это… Во всяком случае, Тамара, я уже вижу кое-какую пользу для науки в том, что мы выкинулись с этим флибустьером на Днепр.

Пристав к одному небольшому острову, они били палками лягушек, и Леня научил ассистентов, как их жарить. Мирон был в восторге и находил, что задние лапки лягушек «гораздо нежнее даже каких-нибудь там, ну, пятидневных, что ли, цыплячьих», а Тамаре казалось, что они все-таки припахивают несколько рыбой.

Умственная усталость Мирона прошла на Днепре, и он начал говорить уже о том, что интересовало его гораздо меньше, чем катализ.

— А что, — сказал он вдохновенно, — что, если бы нам в складчину завести свою какую-нибудь, хотя бы паршивую лодку, а?

— Мы можем ее и сделать… и совсем не паршивую, — живо отозвался Леня.

— То есть заказать сделать?

— Зака-зывать?.. Нет, не стоит. Лучше сделать самим… Я уже сделал сам не меньше двух десятков лодок, могу сделать и еще одну… Надо только, чтобы кто-нибудь помогал, а то одному очень неудобно.

— Ре-бе-но-чек! — нежно прижалась к нему Тамара. — Он все решительно может сделать… Но где же, где именно мы сами могли бы сработать лодку?

— А там же, где я их обыкновенно делал: у нас в сарае… Надо только достать хороших досок, сухих и без сучков… Сделаем бермудский шлюп, например… или кеч с рейковой бизанью…

— Видишь, какие страшности? — ликующая обратилась Тамара к Мирону. — А я, лично я, что могла бы делать полезного?

— Ты… могла бы шить паруса, например, — важно бросил Леня.

Тамара захлопала в толстые ладоши:

— Ура, превосходно! Я буду шить паруса!.. Новенькое дельце… И мы будем шарить по всем, по всем днепровским островам, как грозные пираты, и везде жарить лягушек.

С этой прогулки по Днепру начались заботы о бермудском шлюпе, который, по разъяснениям Лени, употребляется жителями Бермудских островов.

Однако стоило только утвердиться Лене в сарае и начать выстругивать первые доски для бермудского шлюпа, как сарай этот притянул еще нескольких лаборантов, аспирантов и ассистентов института, и почему-то все притянутые оказались большими мечтателями.

Даже очень хилый на вид, со впалой грудью, ассистент по кафедре металлургии Марк Самойлович Качка, считавшийся крупным специалистом в своей области, любовно поглаживая только что вышедшие из-под фуганка доски, говорил с жаром:

— Нет, что вы там себе ни думайте, а во мне сидит моряк, си-ди-т… сидит моряк… Ах, я всегда мечтал сделаться корабельным инженером! Но-о, погодите, погодите, товарищи. В нашей стране ничего невозможного нет, и я еще могу стать кораблестроителем, погодите.

— А такой номер вы можете сделать? — лукаво спрашивал его аспирант Радкевич и — маленький, худенький, но очень живой — не только без разбега, но вообще без всяких видимых усилий, прямо с пола, вскакивал на верстак, а оттуда добавлял спокойно: — Вот что требуется, чтобы стать настоящим моряком, а тем более корабельным инженером!