Читаем Том 12. Статьи, заметки, стенограммы выступлений полностью

Нужно раскрепостить писателя от литературных группировок и высосанных из пальца деклараций. Принцип объединения писателей должен быть производственным, а не литературным: писатели должны объединяться вокруг конкретных нужд сегодняшнего дня, связанных с той или иной отраслью производства. Только на этом пути писатель «сохранит свою профсоюзную книжку» и оправдает ее. Общим же профессиональным объединением должна быть единая Федерация советских писателей. Отныне Леф будет «вгрызаться» во все литературные группировки, как в пережиток, удерживающий писателя на «парнасе» литературы, тогда как он должен находиться в общих рядах трудящихся — в учреждении, у станка…

До сих пор Леф считал единственной возможной формой своей массовой работы газетный лист (агитки). Но рабочий читатель культурно вырос, и литературная обстановка усложнилась. Нельзя превращать «газетно-конкретную работу» в фетиши. Отныне Леф будет диалектически включать свою тенденцию (агитация, документальный материал, организация быта) и в большие формы литературы, до сих пор находящиеся «в аренде» у романтиков, эстетствующих эпигонов, мещан и сочинителей старины. Изгонять их из литературы уже недостаточно одними лозунгами, критикой и противопоставлением газеты роману. Очистить литературу можно только действиями внутри ее. Лефы пойдут на приступ книги, внося в нее принципы, отвоеванные на опыте газетного листа.

Словесное мастерство Лефа расходится у читателя слабо: оно еще слишком часто замкнуто пределами отвлеченного изобретательства в слове. Таким изобретателем поэтического языка был* Хлебников — с него начинал Леф. Тогда в составе Лефа возможны были и заумники. Но теперь времена не те: Леф должен признать контроль читателя и сделать свое мастерство массовым. Словесное изобретательство должно стать выражением массовой литературной продукции. «Самовитое слово» — пройденный этап, к которому Леф уже не может вернуться и делать его критерием своей работы. Ближайшая задача Лефа — целиком идти к массовому читателю, закрыв за собою двери самодовлеющей лаборатории слова…

Выступая с трибуны, Маяковский подчеркнул, что он говорит не только от своего имени, но и от лица ряда других лефовских работников.

<p>На обсуждении пьесы «Клоп», 30 декабря 1928<a l:href="#t_msc535_1136"><sup>*</sup></a></p>I

Я меньше всего надеялся: напишу пьесу, и потом отпадет нужда в драматической литературе. Пьесу надо брать в «сравнительной зверологии»* наших театров. Главный плюс ее: это пьеса обкладывающая, но оптимистическая советская пьеса. Что касается частностей, то я боялся, что всем пьеса понравится и придется решить, что написал гадость. Но вот Гроссман-Рощин* сказал, что пьеса — гадость, тупая, глупая. Я против эстетизирующего начала, против замены борьбы сюсюкающим литературным разговором. После своей работы в «Комсомольской правде» я должен сказать: несмотря на то, что это беспокойно, я не привык к беспартийному разговору. Пока сволочь есть в жизни, я ее в художественном произведении не амнистирую. В пьесе — факты об обывательской мрази и века, и сегодняшнего дня. Если будет пятьдесят таких пьес, надо отдать пятьдесят театров под такие пьесы. Против строящих обклада нет, но если обижаются, значит в них попадает. «Клоп» в известной степени — антиводочная агитка. Что мещанину «узко» в коллективе, — я не мог показать, это отдельная тема, я это только отметил. Пьесу я выношу на обсуждение комсомольской аудитории. И до постановки включу в нее ряд вставок. Что касается фигуры изобретателя, то мне наплевать на драматургические правила. По-моему: если в первом действии есть ружье, то во втором оно должно исчезнуть. Делается вещь только тогда, когда она делается против правил. Мой упор — на комсомольскую массу. Нельзя рассчитывать на все человечество: половина сволочей и половина симпатичных.

II

Я буду вставлять в пьесу актуальные политические и бытовые новости. Я вставил Уткина и Жарова потому, что из своих стихотворений они делают толстовские выводы и сегодня выходят из борьбы. Пьесу вместе со мной делали комсомол и «Комсомольская правда». Хотя она подписана моей фамилией, делали мы ее вместе. Литовский* предлагает мне выступать со вступительным словом перед каждым спектаклем. Вещь спасет то, что после каждого спектакля не будет послесловия Литовского; зрители прочтут его статьи на следующий день, когда уже отхохочутся. Вещь делаем я плюс режиссер, актеры, публика, бутафоры, осветители и т. д. В пьесе — не социализм, а десять пятилеток, а может быть, это будет и через три пятилетки. Конечно, я не показываю социалистическое общество. Сегодня я получил мысль для полезной вещи — о социалистическом человеке. Теперь я вообще перейду на пьесы, так как делать стихи стало слишком легко. Предлагаю поставить пьесу на голосование…

Розданные   Луначарским       венки* лавровые —сложим   в общий      товарищеский суп.

Я интересуюсь не похвалой, а расчетом на помощь в деле.

Перейти на страницу:

Все книги серии Маяковский В.В. Полное собрание сочинений в тринадцати томах

Том 2. Стихотворения (1917-1921)
Том 2. Стихотворения (1917-1921)

Владимир Маяковский.Полное собрание сочинений в тринадцати томах.Том второй.1917–1921Сборник из 31 стихотворения, с приложением 25 иллюстраций Маяковского к "Сказке о дезертире".Настоящее издание является полным собранием сочинений Владимира Владимировича Маяковского.В основу издания положено десятитомное прижизненное собрание (восемь томов были подготовлены к печати самим поэтом). В отношении остальных произведений принимается за основу последняя прижизненная публикация. Существенные исправления, вносимые в основной прижизненный текст, оговариваются в примечаниях (исправление опечаток не оговаривается).В издание включается ряд произведений, не публиковавшихся в предшествующих собраниях сочинений.Произведения, входящие в состав издания, располагаются по хронологически-жанровому принципу. При этом составители исходят из даты написания произведения или — если она не установлена — из даты первой публикации. Под каждым стихотворением в квадратных скобках указывается год; даты, принадлежащие самому поэту, приводятся без скобок.Подготовка текста и примечания Н. В. Реформатской

Владимир Владимирович Маяковский

Поэзия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Тень деревьев
Тень деревьев

Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967) — выдающийся русский советский писатель, публицист и общественный деятель.Наряду с разносторонней писательской деятельностью И. Эренбург посвятил много сил и внимания стихотворному переводу.Эта книга — первое собрание лучших стихотворных переводов Эренбурга. И. Эренбург подолгу жил во Франции и в Испании, прекрасно знал язык, поэзию, культуру этих стран, был близок со многими выдающимися поэтами Франции, Испании, Латинской Америки.Более полувека назад была издана антология «Поэты Франции», где рядом с Верленом и Малларме были представлены юные и тогда безвестные парижские поэты, например Аполлинер. Переводы из этой книги впервые перепечатываются почти полностью. Полностью перепечатаны также стихотворения Франсиса Жамма, переведенные и изданные И. Эренбургом примерно в то же время. Наряду с хорошо известными французскими народными песнями в книгу включены никогда не переиздававшиеся образцы средневековой поэзии, рыцарской и любовной: легенда о рыцарях и о рубахе, прославленные сетования старинного испанского поэта Манрике и многое другое.В книгу включены также переводы из Франсуа Вийона, в наиболее полном их своде, переводы из лириков французского Возрождения, лирическая книга Пабло Неруды «Испания в сердце», стихи Гильена. В приложении к книге даны некоторые статьи и очерки И. Эренбурга, связанные с его переводческой деятельностью, а в примечаниях — варианты отдельных его переводов.

Андре Сальмон , Жан Мореас , Реми де Гурмон , Хуан Руис , Шарль Вильдрак

Поэзия
Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза