Том 13. Приключения Найджела

Так и не взглянув на своего помощника, робкий король Джейми вытащил короткий острый охотничий нож (couteau de chasse) — единственный род холодного оружия, на который он мог спокойно смотреть, — и, с видимым удовлетворением перерезав горло оленю, положил конец его попыткам к сопротивлению и его мучениям. Лорд Гленварлох, знавший, чего требовал от него этикет дворцовой охоты, привязал королевского скакуна за повод к ближайшему дереву и, почтительно преклонив колена, перевернул заколотого оленя на спину и держал его в этом положении, пока король, поглощенный любимым развлечением и не замечая ничего вокруг, secundum artem [133] погружал нож в грудь животного; сделав крестообразный надрез, чтобы определить толщину жира на груди, он воскликнул в восхищении:

— Три дюйма белого жира на грудине! Великолепный олень, это так же верно, как то, что я коронованный грешник! Хоть бы один лентяй был поблизости! Семь… восемь… Восемь отростков на рогах! Черт побери, олень с восемью отростками, да еще первый в этом сезоне! Беш, Бетти, благослови бог ваши собачьи души! Поцелуйте меня, мои детки, поцелуйте меня!

В ответ на это приглашение собаки принялись прыгать на короля, лизать его окровавленными языками и вскоре привели его в такой вид, будто кровавое насилие было совершено над помазанником божьим.

— Пошли прочь, проклятые, отвяжитесь, вот я вас! — кричал король, едва не сбитый с ног бурными ласками громадных псов. — Вы похожи на всех прочих: предложи им дюйм, они отхватят целый фут, А ты кто такой, приятель? — спросил он, удосужившись наконец увидеть то, чего он не заметил в охотничьем азарте. — Ты не из нашей свиты, любезный. Во имя неба, кто ты такой, черт тебя возьми?

— Я несчастный человек, государь, — ответил Найджел.

— Так я и знал, — сварливо проговорил король, — иначе не видать бы мне тебя здесь. Когда мои подданные счастливы, они держат это про себя, но стоит стрястись беде — они тут как тут.

— А к кому же еще нам нести свои жалобы, как не к вашему величеству, наместнику бога на земле! — сказал Найджел.

— Справедливо, любезный, превосходно сказано, — ответил король, — но и наместнику бога надо иногда хоть ненадолго предоставить на земле покой.

— Если ваше величество посмотрите на меня внимательнее (до сих пор король был так занят — сперва собаками, а затем священнодейственной процедурой «вскрытия», или, попросту говоря, взрезыванием оленя, — что уделил своему помощнику лишь мимолетный взгляд), если вы посмотрите на меня, то увидите сами, кто тот дерзкий, кого необходимость заставила воспользоваться случаем, какой, может быть, никогда больше не представится.

Король Иаков поднял глаза: вся кровь, кроме оленьей, которой замарали его собаки, отхлынула у него от лица, он выронил нож, нерешительно оглянулся назад, как будто помышлял о бегстве или искал помощи, и наконец воскликнул:

— Гленварлохид, так же верно, как то, что меня зовут Иаковом Стюартом! Вот так славная встреча! Я один и даже не верхом, — добавил он, суетясь вокруг лошади.

— Простите, что я осмелился помешать вам, государь, — сказал Найджел, становясь между королем и лошадью, — уделите мне несколько мгновений и выслушайте меня,

— Я лучше выслушаю тебя, сидя на лошади, — ответил король. — Пеший я не слышу ни слова, любезный, ни одного слова. К тому же не годится загораживать мне дорогу, да еще стоя со мной с глазу на глаз. Прочь с дороги, сэр, мы повелеваем вам, как нашему подданному. Провались они все в преисподнюю, куда они запропастились?

— Заклинаю вас вашей короной, мой государь, за которую мои предки доблестно сражались, заклинаю вас, успокойтесь и выслушайте меня.

Но исполнить эту просьбу монарх был не в силах. Его боязливость не была простой трусостью, которая, действуя как некий инстинкт, вынуждает человека обращаться в бегство и внушает окружающим только жалость или презрение, — его боязливость была проявлением гораздо более комического и более сложного чувства. Бедный король одновременно испугался и рассердился, хотел обезопасить себя и в то же время стыдился уронить свое достоинство; не слушая объяснений лорда Гленварлоха, он продолжал делать попытки влезть на лошадь и не переставал твердить:

— Мы — свободный король, любезный, мы — свободный король и не позволим подданному нам указывать. Ради всего святого, где же Стини? А, хвала господу, они едут. Эй, эгей! Сюда, сюда, Стини, Стини!

Герцог Бакингем, сопровождаемый несколькими придворными и егерями, подскакал к королю и обратился к нему со своей обычной фамильярностью:

— Я вижу, счастье, как всегда, благоприятствует нашему дорогому папочке. Но что здесь происходит?

— Что происходит? Измена, вот что, — отвечал король, — и все по твоей вине, Стини. Если хочешь знать, твоего дорогого папочку и куманька чуть не убили.

— Чуть не убили? Схватить злодея! — вскричал герцог. — Клянусь небом, это сам Олифант!