Том 14. Критические статьи, очерки, письма

Перед лицом истории, созданной по образцу абсолютной истины, эта посредственность, это бессознательное и грубое существо, non pluribus impar, [184]этот султан-солнце из Марли — не более как человек, предоставивший мыслителю, переодетому актером, необходимый ему приют и почти невольно ставший тем центром, вокруг которого сгруппировались идеи и лица, подготовившие появление философии Альцеста, — и Людовик XIV окажется слугой Мольера.

Поменявшись ролями, эти люди предстанут в истинном свете; обновленная историческая оптика упорядочит всю совокупность цивилизации, еще сегодня представляющуюся нам в виде хаоса; правильная перспектива, эта справедливость, осуществляемая геометрией, станет распоряжаться прошлым, выдвигая на передний план одно и отодвигая на задний план другое; обнаружатся подлинные размеры каждого; тиары и короны, надетые на карликов, будут вызывать только смех; глупые коленопреклонения исчезнут. Эти исправления положат начало праву.

Поскольку для великого судии, которым будем мы сами, Мы Все, мерилом станет отныне ясное понимание того, что абсолютно и что относительно, скидки и возмещения осуществятся сами собой. Моральное чувство, врожденное у человека, будет действовать безошибочно. Людям не придется больше задавать себе вопросы такого рода: почему чтим мы в Людовике XV вкупе со всем королевским величием тот поступок, за который Дешоффура сжигают на Гревской площади? Сан короля перестанет быть ложной моральной ценностью. Правильная оценка фактов утвердит человеческую совесть. Воссияет прекрасный свет, ласкающий глаза человечества, ясный, справедливый. Отныне между солнцем истины и человеческим разумом не будет никакого средостения облаков. Неуклонное восхождение добра, справедливости и красоты к зениту цивилизации.

Ничто не может избежать закона упрощения. Сама сила вещей заставляет распадаться и исчезать все материальное в фактах и людях. Мрачное не может быть прочным. Какова бы ни была масса, какова бы ни была глыба, всякая разновидность праха, — а материя есть не что иное как прах, — она в конце концов должна превратиться в прах. Идея грана, мельчайшей пылинки, содержится в слове гранит. Стало быть, распыление неизбежно. Всем этим гранитным глыбам — олигархии, аристократии, теократии — предстоит рассеяться по ветру на все четыре стороны. Нерушима только идея.

Ничто не вечно, кроме духа.

В этом бесконечном потоке света, что зовется цивилизацией, все постепенно становится проще и точнее. Утро властно проникает повсюду и по-хозяйски требует повиновения. Свет оказывает свое действие на все; под всепроницающим взглядом потомства, в сиянии девятнадцатого века многое проясняется, болезненные наросты отпадают, дутая слава меркнет, лавры присуждаются достойным. Если нужен пример, возьмите Моисея. У Моисея есть три славы: полководца, законодателя и поэта. Где ныне эти три человека, составлявшие Моисея? Где этот полководец? Во мраке, вместе с разбойниками и убийцами. Где этот законодатель? Среди хлама мертвых религий. Где этот поэт? Рядом с Эсхилом.

Дневной свет с непреодолимой силой выжигает все присущее ночи. Вот почему над нашими головами воссияло новое историческое небо. Вот почему появилась новая философия причин и следствий. Вот почему факты предстали в их новом значении.

Однако некоторые умы, честная тревога которых нам, впрочем, нравится, протестуют: «По-вашему, гении составляют династию, мы не признаем ее, так же как не признаем и никакой другой». Говорить так — значит ошибаться и бояться слова, тогда как суть его внушает полное доверие. Закон, не допускающий, чтобы у человечества были хозяева, требует, чтобы у него были вожди. Быть просвещенным и быть порабощенным — полная противоположность, Короли владеют вами, гении ведут вас за собой, — вот в чем разница. Между «homo sum» [185]и «государство — это я» такое же расстояние, как между братством и тиранией. Движение вперед требует указующего перста; экипаж корабля, восставший против кормчего, недалеко уплывет; неясно, какую выгоду получило бы человечество, если бы Христофора Колумба бросили в море. Слово «сюда» никогда не унижало того, кто ищет правильный путь. Ночью я признаю авторитет факелов. Впрочем, династия гениев не так уж обременительна; ее королевство — места изгнания Данте, ее дворец — темница Сервантеса, ее цивильный лист — нищенская сума Исайи, ее трон — гноище Иова, ее скипетр — посох Гомера.

Будем продолжать.

V

Человечеством больше не владеют; его ведут; вот с какой новой стороны предстают теперь перед нами факты.

Отныне история должна воспроизводить эту новую сторону фактов. Изменить прошедшее — вещь невероятная; но история сделает это. Посредством лжи? Нет, посредством правды. История была классной доской, теперь она будет зеркалом.

Это новое отражение прошлого изменит будущее.