Том 14. Звезда надзвездная

В первый раз черепаха отведала сладкую смокву, ей очень понравилось. И присоседилась она к Пифику под смоковницу.

И смоквы засахарили черепаху. Забыла она свой дом и подруга покинула.

А черепаху не по душе: дом опустел, ночью покличешь – молчит, хозяйство распущено, вороха грязного белья, сор по углам. И засела в голову черепаху мысль, как погубить Пифика – вернуть в дом жену.

* * *

Пифику говорит черепаха:

– Пойду-ка я проведаю, что-то у нас в доме делается.

Она не то, чтобы соскучилась о муже или набила б оскомину на сладком кушанье, нет, а только из одного любопытства: на старые места тянет. Она съела свою дневную смокву, убралась и прощайте.

А ее подруг – черепах, как почуял, жена домой возвращается, шмыг на кровать, скорчился и стонет.

– Что случилось? На тебе лица нет, – испугалась черепаха, – давно ты так?

– С каждым днем все хуже, – и черепах еще больше подобрался, коленки к зубам, что означает очень больно, – сколько докторов перебывало: «нет, говорят, никаких средств медицинских, одно спасение: достать пификово сердце».

Черепаха задумалась: она знает одного пифика… и вдруг спросила себя, что ей дороже: Пифик и его сладкие смоквы или черепаший дом?

– Достань пификово сердце, – стонал черепах, – одно только пификово сердце меня на ноги поставит.

* * *

Черепаха вернулась под смоковницу.

Как ей обрадовался Пифик!

– Но почему ты такая, – спрашивает черепаху, – что-то тебя расстроило?

– Нет, дружок, – ластилась черепаха, – всю дорогу только о тебе и думала. Ты не знаешь, как много ты мне сделал. Какая я была раньше и какая теперь: ты мне открыл глаза.

– Что ты, – перебил Пифик, – если уж говорить по правде, конечно, не я, ты мне открыла глаза. После стольких черных бед на тебе зажглась моя первая улыбка и ею озарена моя жизнь. Если есть на земле счастье, вот оно – это ты.

– Какой ты добрый, – сказала черепаха, – я люблю тебя.

И наступило молчание.

Это молчание не безразличный промежуток в вечности: клубится прошедшее и грядущее, а настоящее кануло.

– Я хочу показать тебе наш дом, – сказала черепаха.

– За морем, – с грустью заметил Пифик, – далеко.

– Я на своих плечах перенесу тебя, не беспокойся.

– Но разве это так необходимо?

– Есть три способа показать любовь, – черепаха оживилась и, говоря, спешила: – первое: ввести в дом; второе – знакомство с родными и третье – посещение родственников. Я созову много гостей, устрою обед. Если любишь, надо показать любовь на людях, чтобы все видели. Пред всеми скажу я, как благодарна тебе и как люблю.

– Какая суетная ваша любовь, – сказал Пифик, – а я думаю: от любящего надо искать глубокое, открытое сердце, а в себе несомненную веру. Открытость и доверие – вот что такое любовь.

– Ты думаешь? Но у нас такой обычай. Наш дом на травяном острове, много всяких плодов. Ты с нами останешься жить.

– Я тебе верю, – сказал Пифик, – я люблю тебя.

* * *

И они поехали.

Грозное море. Даль без берегов. Пучина.

Они плыли быстро, но когда достигли середины дороги, черепаха пошла тише. И вдруг остановилась – только нахлыв решительной мысли так крепко схватит и не отпустит.

У Пифика заныло сердце.

– О чем ты? – с тревогой спросил он, – ты – мой верный, мой единственный друг, скажи мне правду.

– Я тебе не все сказала, – и черепаха передохнула, видно было, как неспокойна она, – не могу я тебя принять, как надо бы: какие там гости! подруг мой тяжело болен.

– Так надо подумать о целебных травах. На что он жалуется?

Черепаха, глядя – сама пучина! – длинно вытянутыми губами, глухо:

– Какие еще травы? Говорят: одно только пификово сердце исцелит его.

И слыша о своей гибели, – кто же не поймет? – захлебнулся Пифик слезами: рыдало его обманутое сердце: «как я ошибся – поверил!» И ему представилась черепашья жизнь: проходит просто и легко, как падает камень: «Но кому нужны пространства – какая жгучая моя доля!»

– Почему ж ты меня не предупредила, когда мы выходили из дому, я б взял с собой мое сердце, – сказал он обратясь к черепахе, – у нас такой обычай: когда идем к другу, оставляем дома наше сердце: лукавой мысли не было б места.

Черепаха без слов повернула назад.

Они плыли на перегонь с волною сквозь топь и пучину, по пусту-ясту, срезая даль.

Забрезжил берег – а вон и смоковница, верный приют.

– Подожди, – сказал Пифик, – я сейчас. И прямо к смоковнице.

Обнял ее теплые ветви. И упорно и цепко неуклонно воздушной волной вверх – ряцнуют сухие ветки, сшибаются смоквы.

– Дружок! – доносится с берега, – слезай скорей и поедем!

А он не слышит – он подымался все выше.

– Да скоро ты там?

– Но я хочу собрать все мое сердце, – крикнул Пифик, достигнув вершины, – мое сердце до последней капельки крови.

Часть вторая

1. О Петре и Февронии Муромских *

Муром город в русской земле, на Оке. Левый высокий берег. И как плыть из Болгар с Волги, издалека в глаза белыми цветами земляники, из сини леса, церкви. На Воеводской горе каменный белый собор Рождества Богородицы, за городом женский монастырь Воздвижение. Городом управлял муромский князь Павел. К его жене Ольге прилетает огненный летучий Змей.

I