Том 14. Звезда надзвездная

Слоны ключевой остались очень довольны, а зайцам горе.

И собрались зайцы к своему царю-зайцу и жаловались на слонов:

– Слоны ушли, – говорили зайцы, – но они вернутся и потопчут всех зайцев.

Сказал царь зайцев:

– Кто из вас головой заяц, пойдет посол к слонам, слонов окрутит?

Выступил заяц, не простой, бирюзовый, Фируз, царю известен за свои лунные уши и тонкий ум: понимал язык зверей и недурно выражался на слоновом.

– Я пойду к слонам, – сказал Фируз, – отпусти со мной подручного, он тебе потом все расскажет.

Царь-заяц, в знак одобрения, шевем пошевелил усами: он знал, такой, как Фируз, будет достойный посол, возьмет свое не нахрапом, а в стилку («дипломатически»). И отпустил к слонам для переговоров, в подручные Фирузу Михру, полоухого зайца, первый среди зайцев сочинять докладные записки.

* * *

Лунной ночью доскакал Фируз и с ним полоухий докладчик Михра в безводную страну слонов: песок хрустит в глазах, воздушные лиловые башни. Ряды слонов, их просиневые бивни ножами пыряли в луну.

Не решаясь приблизиться к слонам, и нехотя растопчут, Фируз впрыгнул на холм, в лунном текучем море, виден бирюзовый издалека.

– Царь слонов! – вскричал Фируз, – меня послал к тебе царь-луна. Цари выслушивают посла, не осуждая, хотя бы его речь была жестока.

Царь слонов отвечает:

– Каково послание?

– Говорит царь-луна, – кричал Фируз, выговаривая пронзительно и цепко, – не кичись перед сильными силой над слабыми или будет тебе твоя сила погибелью. Ты знаешь свое превосходство над зверями, но я, царь-луна, не зверь, я могущественнее всех зверей, я – свет: зачарую в играх, но могу, зачаровав, ослепить. Ты пошел к моему источнику и замутил его воды своими слонами. А еще пойдешь, я погашу свет твоих глаз.

Царь слонов был мудрый слон, понимал, что и со своими, а с луною – подавно, ссориться не годится. И покорно пошел за Фирузом.

* * *

Лунная ночь – лунный источник полон с краями луной.

И когда царь-слон приблизился к источнику, Фируз говорит:

– Набери в хобот воды, умойся и поклонись.

Но только что царь-слон погрузил свой хобот, как источник взволновался и вода затрепетала луной.

– Что с твоим царем, – сказал слон, – он гневается на мой хобот?

– А ты думаешь, луне приятно?

Царь-слон поспешно освободил свой хобот и взбросил его высоко над головой, с хобота струилось, и в каждой струйке играла луна.

– Поклонись же, – настойчиво сказал Фируз, – и дай слово впредь не тревожить.

Царь-слон поклонился до земли ушами в воду. И не встряхиваясь, пошел.

И никогда уж ни сам он, ни его слоны не решались ступить на землю зайцев к лунному источнику, богатому водой и прохладой, себе на пущую жажду, а зайцам на радость.

8. Кошка-подвижница *

Большой у меня был приятель Сифрид-птица: гнездо его под горой против дерева, а на дереве мое гнездо, соседи. Редкий день не виделись, то он ко мне, то я к нему: он хорошо блинчики пек, а я его рисовой кашей. Одинокий и молчаливый, с таким нескучно.

Я заметил, скучнее слов ничего не придумаешь, да, эти слова! Слова и загубили моего молчальника.

Разговаривали мы на нашем природном птичьем языке, но у обоих у нас была язычная страсть: со словарем читали мышиные и котьи книги: мелкая печать, глазам трудно, а любопытство пуще. Начитаемся вдостоль, а потом думаем про себя.

Раз, после чтения, Сифрид задумал что-то и не сказав ничего, так я и не узнал, зачем он полетел за горы. Да и пропал.

Тужил я о своем друге, словами не передашь, как мне было скучно, один сидел я за книгой, забыл и человеческий голос.

А на место Сифрида пришел заяц в гнездо и засел крепко, как у себя. Не могу сказать, чем промышлял заяц, но на меня чего-то подозрительно смотрит. Соседи. Молча мы раскланивались друг с другом, этим все наше кончалось: по-заяшному я говорить не умею и не все понимал.

Не мало прошло, и тепло и холодно и дождик и снег, всего было. Мы живем по погоде, от нас не зависит. А заяц, будто век вечный под горой гнездился, а о Сифриде нет слуху.

Как-то после дождя, выхожу я на улицу, а навстречу Сифрид. Я было приостановить его думал: дознаюсь, наконец, в чем дело – «где изволил пропадать?» А он говорит:

– Потом! Нет времени: зайца выбиваю.

Мне показалось обидным, но потом я раздумался: не до сказок, когда человеку нет места на земле, где жить.

Вечером из своего гнезда слышу разговор соседей.

Сифрид зайцу:

– Убирайся ты, нахал нахальный, ко всем чертям пока цел.

А заяц Сифриду:

– Сам убирайся, бродяга взворень, место мое насиженное.

То же и на другой день, та же грызь, и на третий день.

Заяц знать ничего не хочет, с пол-избы уши развесил.

Сифриду негде и клюв себе почистить. О совместной жизни не может быть и речи.

И слышу, решили обратиться в суд.

* * *

Неподалеку от наших гнезд, на берегу моря, жила кошка-подвижница – святой человек.