Том 15. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Главы I-XXIX

Во мгновение ока мы бросились пожимать друг другу руки, осведомлялись, перебивая один другого, о здоровье и выражали свою радость и при этом говорили все разом. Мистер Пеггоги так был горд и так ликовал по поводу нашего приезда, что решительно ничего не мог сказать, но снова и снова начинал пожимать руку мне, потом Стирфорту, потом снова мне, ерошил свои косматые волосы и хохотал так радостно, что весело было на него глядеть.

— Ну, и дела! Никогда не думал, что два джентльмена… два взрослых джентльмена придут ко мне в дом! — говорил мистер Пегготи. — Какой вечер! Всем вечерам вечер! Эмли, родная моя, поди-ка сюда. Поди сюда, маленькая колдунья! Вот это друг мистера Дэви. Вот это тот джентльмен, о котором ты столько слышала, Эмли. Он пришел вместе с мистером Дэви, чтобы тебя повидать! Это самый счастливый вечер в жизни твоего дяди!

Взволнованно выпалив эту речь без передышки и в великом возбуждении, мистер Пегготи взял в свои огромные ладони личико племянницы и, покрыв его поцелуями, с трогательной гордостью привлек ее головку на свою широкую грудь, поглаживая по волосам с такой бережностью, которой могла бы позавидовать и женщина. Затем он отпустил ее, а когда она убежала в крохотную комнатку, где я прежде спал, он оглядел всех нас, разгоряченный, задыхаясь от радости.

— Джентльмены… два таких джентльмена… — начал мистер Пегготи, — такие взрослые джентльмены…

— Так оно и есть! Так оно и есть! — воскликнул Хэм. — Хорошо сказано! Так оно и есть! Мистер Дэви… Взрослые джентльмены! Так оно и есть!

— Два джентльмена… два взрослых джентльмена, — продолжал мистер Пегготи, — изволят видеть, в каком я состоянии… Они изволят меня простить… когда узнают, в чем дело… Эмли, дорогая моя! Она знает, что я собираюсь сказать… — Тут его восхищение снова прорвалось. — И потому она скрылась! Мамаша, пойди взгляни, что с ней такое.

Миссис Гаммидж кивнула головой и исчезла.

— Будь я краб, вареный краб, если это не самый счастливый вечер в моей жизни! — продолжал мистер Пегготи, усаживаясь с нами у очага. — Вот все, что я могу сказать! Видите ли, сэр, — прошептал он Стирфорту, — эта малютка Эмли, которая так разрумянилась, вот сейчас…

Стирфорт только кивнул головой. Но кивнул головой с таким участливым видом, и казалось, он так глубоко разделяет чувства мистера Пегготи, что тот ответил ему, словно он сказал что-то вполне определенное:

— Вот именно! Такая уж она есть! Покорно благодарю вас, сэр, — сказал мистер Пегготи.

Хэм несколько раз кивнул мне головой, словно и он сам хотел бы сказать то же самое.

— Вот эта наша малютка Эмли была для нас таким утешением, каким только может быть в доме ясноглазая малютка… Я хоть и немудрящий человек, но это знаю. Ока мне не дочь. У меня никогда не было детей. Но, если бы они у меня были, я не мог бы любить их больше! Понимаете? Не мог бы любить больше!

— Понимаю, — сказал Стирфорт.

— Я знаю, что вы понимаете, сэр, и еще раз покорно благодарю вас. К примеру, мистер Дэви знал, какой она была. И вы сами видите, какая она. Но все-таки вы оба не можете знать, кем она была и всегда будет для моего любящего сердца… Я человек грубый, сэр, все равно что морской еж, — продолжал мистер Пегготи, — но никто, разве только женщина может понять, что для меня наша малютка Эмли. И, говоря между нами, — тут он понизил голос, — эта женщина прозывается не миссис Гаммидж, хотя она и почтенная особа…

Мистер Пегготи взъерошил обеими рукам волосы, приготовляясь к дальнейшей речи, и, опустив руки на колени, продолжал:

— Есть один человек… Он знает Эмли с тех пор, как утонул ее отец, он видел ее постоянно, видел, когда она была малым ребенком, видел, когда она была девочкой, видел, когда она стала девицей. На взгляд не скажу, что красавец. Нет! Вроде меня, — можно сказать, грубоват… как бы морской волк… море его просолило. Но честный малый, и сердце у него, где полагается быть.

Никогда, мне казалось, Хэм так не скалил зубы, как в этот момент.

— И вот что сделал этот моряк, благослови его бог! — воскликнул мистер Пегготи, и лицо его выразило крайнее восхищение. — Он взял и отдал свое сердце нашей малютке Эмли — Он повсюду за ней ходил, он стал ей слугой, он даже потерял аппетит, и в конце концов я понял, что с ним такое. А что до меня, так я хотел бы, чтобы малютка Эмли, знаете ли, вышла замуж. Я хотел бы по крайней мере, чтобы она дала обещание честному малому, а он чтоб имел право ее защищать. Я не могу знать, сколько проживу и когда помру. Но я знаю: если однажды ночью буря опрокинет меня здесь, у ярмутских берегов, и в последний раз я увижу огни города над волнами и уж больше не придется мне вынырнуть, так мне будет куда спокойней идти на дно, когда я подумаю: «Вон там на берегу есть человек, на всю жизнь преданный моей малютке Эмли, благослови ее господь, и с ним она может ничего не бояться, покуда он жив!»

И мистер Пегготи, в пылу речи, помахал правой рукой так, будто прощался в последний раз с огнями города, а затем, поймав взгляд Хэма, кивнул ему и продолжал: