Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Да простите мя, господия моя! Егда темничное то сидение в нечесом[2023] оскорьбит[2024] мя, и досадит, и опечалит горко, и аз, окаянный, не мога тоя скорби терпети, стану о монастыре и о пустыне прилежно тужити, а себя укоряти сице: «Ну, окаянной! На обещании[2025] в Соловецком монастыре в попы ставили, и ты не стал, и в монастыре не жил, и пустыню оставил; терпи же ныне, окаянной, всякую беду и горесть и досаду темничную!» И иная подобная сим изреку, укаряя себя и темничное сидение уничижая. И последи сего ми не проходит, так попущением Божиим беси ми ругаются и досажаю тогда. И вы мя, господня и братия моя, во всяком малодушии, в слове, и в деле, и в помышлении, простите и благословите и молитеся о мне, грешнем, Христу Богу и Богородице и святым его. Аминь.

Чюдо о глазах моих креста ради Христова. Егда послали к нам никонияня, новыя мучители, с Москвы в Пустоозерье полуголову Ивана Ялагина со стрельцами, он же, приехав к нам и взяв нас ис темниц, и поставил нас пред собою и наказ стал прочитати. Тамо у них писано величество царево[2026] и последи писано у них сице: «Веруете ли вы в Символе веры в Духа Святаго не истиннаго[2027] и тремя персты креститися хощете ли по нынешнему изволу[2028] цареву? Аще приимете сии две тайны, и царь вас вельми пожалует». И мы отвещали ему противу[2029] наказу сице: «Мы веруем: „и в Духа Святаго Господа истиннаго и животворящаго”, а тремя перъсты креститися не хотим, нечестиво то». И по три дни нудили нас всяко сии две отступныя вещи принята, и мы их не послушали. И они нам за то по наказу отрезаша языки и руки отсекоша: Лазарю священнику — по запястие, Феодору дьякону — поперег долони[2030], мне, бедному, — четыре перста, осмь костей. И по сем отведоша нас, бедных, в старыя темницы. Ох, ох! Увы, увы, дней тех! И обрубиша около темниц наших струбы, и осыпаша в темницах землею, и тако погребоша нас живых в землю з горкими и лютыми язвами. И оставиша нам по единому оконцу, куды нужная пища приимати и дровишек приняти.

И от того времени, господня моя, стало у мене быти в темнице нужно[2031], и чадно, и пыльно, и горко от дыма; и многажды умирал от дыма. И от всех сих темничных озлоблениих[2032], и от пепелу, и от всякия грязи и нужи темничьныя, помалу-малу начаша у мене глаза худо глядети и гною стало много во очех моих; и я гной содирал с них руками моими. И уже зело изнемогоша очи мои, и не видел по книге говорить. И я, грешной, о семь опечалился зело, и уныл, и тужил немало времени. И некогда бо ми возлегшу на одре, моем, и рекох себе: «Ну, окаянне Епифане! Ел ты много, пил ты много, спал ты много, а о правиле келейном не радел, ленился и не плакал пред Богом из воли своея. Се ныне плачи и неволею слепоты своея, ныне пришло тебе время Феофила-старца: он плакал 30 лет над корчагою, писано о нем в Патерике Печерском[2033]. Но он[2034] Феофил был за готовою трапезою в монастыре, а тебе, окаянному, и дров в печь положить, слепому, нелзе». И инаго подобно сему рекох себе из глубины сердечныя со слезишками. А иное ко Господу рекох: «Господе Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго! По благодати спаси мя, а не по долгу, имиже веси судьбами. Не имею бо пред тобою благосотворенное мною ничтоже, но спаси мя ради Пречистыя Богородицы и святаго ангела-хранителя моего и всех святых твоих». А иное кое-што поговорил к Богородице, и ко ангелу, и ко всем святым со воздыханием и со слезишками, да помолятся о мне, бедном и грешном, свету нашему Христу Исусу. И тако лежа, плача, и уснул.

И скоро вижу сердечныма очима моима, кабы[2035] сотник к темнице моей пришел к оконцу и принес много крестов больших и малых. Отесаны, большая щепа обита с них, оглавлены[2036], яко быти тут крестам многим. И кладяше их на оконце мое темничное, и рече ми сотник сице: «Старче! Зделай мне крестов Христовых много: надобно мне». И аз рекох ему с печалию: «Уже, господине, нельзе мне ныне крестов делать: не вижу, а се и рука больна сечена. Отошло ныне от мене рукоделие то». И рече ми сотник: «Делай, Бога ради, делай! Христос тебе поможет». И невидим бысть. Аз же, грешный, убудихся яко от сна и рекох себе: «Что се будет видение?[2037]» А глаза-таки у мене болят по-старому и гноем заплывают, и аз руками гной содираю со очей моих с печалию великою, на силу великую[2038] гляжу.