Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Бог любы есть, и пребываяй в любви — в Бозе пребывает, и Бог в нем пребывает[836]. Апостол рече: «Сообщаяйся Богу прилежит и о брате, ненавидяй брата — чюжд Бога и жилище бесом»[837]. Бог вселяется в любовнова человека чювъством небесным, и таково тело — дом Божий бывает; по святому Ефрему: «А идеже Господь Бог, ту и чини святых ангел служат Владыке». Живем, братия, угодно Богу, да со ангелы Христос Бог в нас обитает. Аще криво живу — исправте мя, аще по воли Божии — благодать Богу о неисповедимем его даре.

Вот вам, питомникам церковным, предлагаю житие свое от юности и до лети пятьдесят пяти годов[838]. Авва Дарофей описал же свое житие ученикам своим, понуждая их на таяжде, поучение 4, лист 49[839]; и я такожде, убеждая вашу любовь о Христе Исусе, Господе нашем, сказываю вам деемая мною, непотребным рабом Божиим, о Святем Дусе со Отцем и с Сыном. Богу благодарение во веки.

2. Фрагменты, отсутствующие в редакции «Жития» Пустозерского сборника В. Г. Дружинина

1

[О жизни Аввакума в сибирской ссылке: о волоке на Иргень-озере и зимовке]

<...> Доехали до Иръгеня-озера — волок тут; стали волочитца. А у меня работников отняли; иными нанятца не велит, а дети были маленьки, таскать не с кем. Один бедной протопоп зделал нарту и зиму всю за волок бродил. У людей и собаки в подпряшках, а у меня не было, одинова лишо двух сынов, — маленьки еще были, Иван и Прокопей, — тащили со мною, что кобельки, за волоки нарту. Волоки — веръст со сто, насилу, бедные, и перебрели. А протопопица муку и младенца за плечами на себе тащила; а дочь Огрофена брела, брела, да на нарту и взвалилась, и братья ея со мною помаленку тащили. И смех и горе, как помянутся дние оны! Робята-те изнемогут и на снег повалятся, а мать по кусочку пряничка им даст, и оне, съедши, опять лямку потянут; и кое-как перебилися волок, да под сосною и жить стали, что Авраам у дуба Мамъврийска[840]. Не пустил нас и в засеку Пашков сперва, дондеже натешился. И мы неделю-другую меръзли под сосною с робяты, одны, кроме людей, на бору, и потом в засеку пустил и указал мне место. Таки мы с робяты огородились, балаганец зделав, огонь курили. И как до воды домаялись, весною на плотах поплыли на низ по Ингоде-реке; от Тобольска четвертое лето. <...>

2

[О заключении Аввакума в подмосковных монастырях после лишения его сана и анафематствования на церковном соборе 13 мая 1666 г.]

<...> И, подержав на патриархове дворе, вывели меня ночью к Спальному крыльцу; голова досмотрил и послал в Тайнишные водяные ворота. Я чаял, в реку посадят, ано от Тайных дели шиш анътихристов стоит, Дементей Башмаков[841], дожидается меня; учал мне говорить: «Протопоп, велел тебе государь сказать: „Не бось, де, ты никово, надейся на меня!”» И я ему поклонясь, а сам говорю: «Челом, — реку, — бью на ево жалованье, какая он надежа мне! Надежа моя Христос!» Да и повели меня по мосту за реку. Я, идучи, говорю: «Не надейтеся на князя, на сыны человеческия, в нихже несть спасения»[842], и прочая.

Таже полуголова Осип Салов со стрельцами повез меня к Николе на Угрешу в монастырь. Посмотрю — ано предо мною и дьякона[843] тащат. Везли болотами, а не дорогою, до монастыря, и, привезше, в полатку студеную над ледником посадили, и прочих — дьякона и попа Никиту суздальскаго[844] — в полатках во иных посадили, и стрельцов человек з дватцеть с полуголовою стояли. Я сидел семнатцеть недель, а оне, бедные, изнемогли и повинились, сидя пятнацеть недель; так их в Москву взяли опять, а меня паки в Пафнутьев перевезли и там, в полатке, сковав, держали близко з год. А как на Угреше был, тамо и царь приходил и, посмотря, около полатки, вздыхая, а ко мне не вошел; и дорогу было приготовили, насыпали песку, да подумал-подумал, да и не вошел; полуголову взял, и с ним кое-что говоря про меня, да и поехал домой. Кажется, и жаль ему меня, да видиш, Богу уш-то надобно так. Опосля и Воротынской князь Иван в монастырь приезжал и просился ко мне, так не смели пустить; денег, бедной, громаду в листу подавал, и денег не приняли. После, в другое лето, на Пафнутьеве подворье в Москве я скован сидел, так он ехал в корете нароком мимо меня, и благословил я ево, миленькова. И все бояре-те добры до меня, да дьявол лих. <...>

3

[О встрече Аввакума с царём Алексеем Михайловичем (1648‒1652?)]