Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Ино нет силки, еще версты с четыре до двора, покинул и нехотя все, побрел один; тащилъся с версту да и повалился, только не смогу; полежав, еще хощу побрести, ино ноги обмерзли: не смогу подымать, ножа нет, базлуков отрезать от ног нечем. На коленях и на руках полз с версту. Колени озябли, не могу владеть, опять лег. Уже двор и не само далеко, да не могу попасть, на гузне помаленьку ползу; кое-как и дополз до своея конуры. У дверей лежу, промолыть не могу, а отворить дверей не могу же.

К утру уже встали; уразумев, протопопица втащила меня, бытто мертвова, в ызбу; жажда мне велика — напоила меня водою, разболокши. Два ей горя, бедной, в ызбе стало: я да корова немощная, — только у нас и животов было — упала на воде под лед, изломався, умирает, в ызбе лежа; в двацети в пяти рублях сия нам пришла корова, робяткам молочка давала. Царевна Ирина Михайлова[854] ризы мне с Москвы и всю службу в Тоболеск прислала, и Пашков, на церковной обиход взяв, мне в то число коровку-то было дал, кормила с робяты год-другой; бывало, и с сосною и с травою молочка хлебнешь, так лехче на брюхе. Плакав, жена бедная с робяты зарезала корову и истекшую кровь ис коровы дала найму-казаку, и он приволок мою с рыбою нарту <...>.

3. Фрагмент сопроводительного послания Аввакума «возлюбленному чаду» Алексею, адресату сборника И. Н. Заволоко

Вото тебе, чадо мое возлюбленное, Алексей <...>[855] книга живота[856] вечнаго. Поминай мя в молитвах своих и старца не забывай Епифания: я писал, а он мне молитвами помогал. Над всем же сим благословит тя Господь, и Марью твою Пиминовну, и чад ваших, и снох, и внучаток, и сродников, и знаемых, и други, и другиня, и вся вас любящия. Еще же да будет всяк благословляяй тя благословен и проклинаяй тя проклят. И да подаст ти Господь от влаги земныя и от росы небесныя свыше[857], и множа да умножит в дому твоем всякия красоты и благодати, и да ясте ветхая ветхих и ветхая от лица новых изринете[858], сиречь всего изобильно и с остатками. Дай вам Господи и хлеба, и мяса, и ры<бы>.

II. ФРАГМЕНТЫ ИЗ СБОРНИКА Г. М. ПРЯНИШНИКОВА {11}

1

[О сибирской ссылке]

<...> Потом на иное место поехали, судами паки впредь, заставил меня тянуть лямкою[859] и день и нощь. Тут уже я правила своего келейнаго отбыл! Горе мне были те дни. Сказывать не знаю как: в удавке и кус нужной насилу проглотишь. А утомяся гораздо, повалился на грязи уснуть — а выбойщики, прибежав, бьючи палками, к воеводскому дощанику гонят. А он бьет иных батожьем, иных кнутьем, и в то время многих прибил до смерти. И тово нужново ходу было три лета. А иные от водяново наводнения роспухли и мерли, и у меня на ногах от нужды водяныя расседалася кожа, и кровь течаше беспрестанно. Брели весну и осень, по два лета. И всех моих отсюду пять лет езды было.

<...> И много тех бед мелких сказывать: везде беды были. В ыном месте слепота на нас была целое лето, — такое место наехали. Егда же с волоку Иргеньскова поплыли, тамо обретохом вся красная и веселая: в дому плач, на пути плач, почали люди траву ясти и вербу, и с голоду начали мереть; а ино от воеводскаго озлобления.

Приплыли Шилкою рекою на Нерчю реку, и на той реке все люди померли с голоду, — осталось небольшое место[860]. И ту реку не глаголю Нерчю, но юдоль плачевная. Умилен позор[861] видети, стенание и рыдание людское и смерть от глада и нужды. Из куреня выду — мертвой, по воду пойду — мертвой, по траву пойду — тамо и груда мертвых. И себе говорю: «Аввакум, приспе конец, приближися час». В то время сын у нас умер[862]. И положа ево на песке, говорим: «Коли сами умрем?» И потом с песку унесло ево у нас водою, мы же за ним и руками махнули: не до нево было — и себя носить не сможем.

<...> Седмьдесят нас человек отъежжали вверх по реке кормиться, и там мало не все померли: осталось нас небольшое место. Назад я на плотине приплыл еле жив, не ядши ничево дней с пять. И приволокся ко своим, и жена моя бродила к воеводской жене; и она пожаловала, накормила меня, хотя от нас за себя к Богу молитвы. Из коева дому злоба, из того и милость! О, великия жены те, Евдокия и Фекла[863], иже к нам милость неизочтенна, якоже ко Илии сарефтяныни или Елисею самантяныни[864] — обе добры. А сих же помышляю тех вышьши: Илия полчетверта лета, Елисей не в гладкое время, а моей нужды седмь лет того гладу было. От них назидаем и от смерти избавляем. О сих до зде.

Я же с детьми, сам-третей отъехав, промышлял траву и коренье, и черемху. И жил на одном месте целое лето, и лишо к жене и к детем приехал, на мое место наши люди промышлять приехали. И на них нападоша варвары и всех иссекоша и побита, нас же Бог от смерти избавил.