Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

<...> Таже осыпали нас землею: струб в земле, и паки около земли другой струб, и паки около всех общая ограда за четырьми замками; стражие же стрежаху темницу. Да ладно так, хорошо! Я о том не тужу, запечатлен в живом аде плотно гораздо, ни очию возвести на небо возможно: едина скважня, сиречь окошко. В него пищу подают, что собаке, в него же и ветхая измещем, тут же и отдыхаем. Сперва зело тяжко от дыму было: иногда на земли валяясь — удушисься — насилу отдохнешь. А на полу том воды по колени — все беда! От печали великия и туги неначаяхомся и живы быти, многажды и дух в телеси займется — яко мертв, насилу отдо́хнешь.

А сежу наг, нет на мне ни рубашки, лише крест с гойтаном[884]: нельзя мне, в грязи той сидя, носить одежды. Пускай я наг о имени Господни, яко Мелхиседек[885] древле в чащи леса или Иван Креститель в пещере, имея ризу от влас вельбуждь и пояс кожан о чреслех его, ядый траву с медом диким, донележе глагол Божий бысть ко Иванну, сыну Захарину, в пустыни, и, проповедая в пустыни Июдейстей, глаголя: «Покайтеся и веруйте во Евангелие!» И бысть страшен законопреступным, являяся, яко лев лисицам. Тако и здесь подобает быти, в пещере сей, ко отступникам о имени Исус Христове <…>

ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКИХ ЗАПИСОК ПРОТОПОПА АВВАКУМА {12}

1. Записка Аввакума о «казни» в Москве 27 августа 1667 г. священника Лазаря и инока Епифания с припиской о «казнях» нижегородского дьяка Стефана Черного

Его же страдальца Аввакума отца

Отцу Лазарю до вилок язык вырезан и старцу Епифанию такоже. Егда Лазарю язык вырезали, явися ему пророк Божий Илия и повеле ему о истинне свидетельствовати. Он же выплюнув изо уст своих кровь и нача глаголати ясно, добре, и зело стройне. Десная[886] же его рука бысть вся в крови, он же ею благословляше люди Божия.

Егда его везоша около Москвы, в Калужския ворота, около Симонова, чрез Даниловской мост, и сюды, на Переславску по Троецкой дороге, в Братовщину, ко мне обоих привезли. И со мною благодатию Божиею говорил ясно, веселым лице, улыскаяся[887]. И сказывал про их коварство, как их казнили, и что им выговор был: «Были-де две плахи у казни да два топора, и, посадя, ножиками и языки резали». Лазарь говорил ясно, а старец в то время не говорил, — тако Богу извольшу.

Аз же, грешный Аввакум, не сподобихся таковаго дара, плакав над ними и перецеловал их кровавая уста, благодарив Бога, яко сподобихся видети мученики в наша лета. И зело утешихся радостию великою о неизглаголаннем даре Божии, яко отцы мои и братия, Христа ради и Церкве ради Христовы, — хорошо так! — яко запечатлели кровию церковную истину. Благослвен Бог, изволивый тако!

И вы, светы, молитеся о нас, а мы, елико можем, о вас. Посем от нас мир вам и благословение; и мученики вам, дав мир и благословение, челом биют.

И егда сию грамотку писал, в то время старец ко мне присылал из ыныя избы стрельца с радостию: «Не кручинъсе-де и обо мне, и мне-де дала язык Пресвятая Богородица, говорю-де и я благодатию Божиею!» И я, Аввакум, збродил к нему, сам встощился. И егда е в ызбу к нему иду, и он ясно завопил: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу!», и прочая, тако, якоже и прежде, до казни. Аз же возрадовахся вельми, нача «Достойно[888]» говорить. Он же у меня перехватил со усердием великим, и тако кончали отпуст, и, порадовахся, поговоря кое-что, розошлися. Сказывал мне, како и проглаголал, как его казнили, и потом: «Мыл-де образ Пресвятыя Богородицы, и мыслию помыслил, чтобы-де мне говорить. Она же мне отверзла уста, и аз-де и стал говорить ясно».

А до того я у него был, он же ничтоже не мог проглаголать, токмо, запечатлев уста, сидел весь слезень. А все и кровию вчера оба изошли, понеже и жилы вырезаны.

О, великое Божие милосердие! Не вем, что рещи, но токмо: «Господи, помилуй!» И Дамаскину Иоанну по трех днех рука приросла[889], а моим людем — в той день Лазарю язык Бог дал, а старцу — назавтрие.

Дети мои о Христе, призывайте Бога во спасение себе, за молитв их святых, великих и храбрых воинов Христовых. И аз чаю и ради помилован быти и отпуст грехов прияти. Докучают и о всех вас Богу и да не забывают. Ну, простите!

А диякон Стефан, по прозванию Черной, сидел дьяком в Нижнем. И ему язык дважды за веру Христову старую резан, и сослан в Сибирь, в Тобольской, а ныне говорит чисто.

2. Записка Аввакума о «казни» в Пустозерске 14 апреля 1670 г. {13}

В Пустозери взяли у нас скаску, сице речено: «Годи месяц». И паки: «Мы святых отец предания держим неизменно, а Паисия с товарищи еретическое соборище проклинаем». И иного говорено там много. Посем привели к плахе и прочли наказ.

Меня, протопопа, отвели в темницу, не казня.