Как в попах еще был, — там же, где брата беси мучили, — была у меня в дому моем вдова молодая; давно уж, и имя ей забыл, помнится, Офимъею звали, — ходит и стряпает, и все хорошо делает. Как станем в вечер начинать правило, так ея бес ударит о землю, омертвеет вся, яко камень станет, и не дышит, кажется, — ростянет ея среди горницы, — и руки, и ноги, — лежит, яко мертва. И я, «О Всепетую[810]
» проговоря, кадилом покажу, потом крест положу ей на голову и молитвы Василиевы в то время говорю; так голова под крестом и свободна станет, баба и заговорит, а руки и ноги и тело еще мертво и каменно. И я по руке поглажу крестом, так и рука свободна станет; я — и по другой, и другая также освободится, я — по животу, так баба и сядет. Ноги еще каменны, не смею туды крестом гладить; думаю, думаю — и ноги поглажу, баба и вся свободна станет. Вставше, Богу помолясь да и мне челом. Прокуда-таки[811] — ни бес, ни што был в ней, много времени так в ней играл. Маслом ея освятил, так вовсе отошел прочь: исцелела, дал Бог.А иное два Василия у меня бешаные бывали прикованы, — странно и говорить про них: кал свой ели.